Ссылки для упрощенного доступа

Джон Помфрет: храм идеологии Китая посвящен деньгам


Если политический нерв XXI века — на Ближнем Востоке, то экономический — на Дальнем. Об этом говорят последние статистические новости, согласно которым Китай превзошел Англию, Францию и Италию и вышел на четвертое место в мире.


Рассуждая о последствиях этого прорыва, о китайской карте в мировом раскладе, гарвардский ученый Росс Терилл на днях опубликовал в New York Times статью, которая начинается с громкого тезиса:


Похоже, что сегодня Китай не остановить, а завтра не догнать. Что и не удивительно при годовом росте в 10%. Маклеры Гонконга и Нью-Йорка только и делают, что спорят о том, в каком году китайская экономика обойдет американскую и выйдет на первое место в мире.


Вопрос, однако, в том, сумеет ли Китай удержаться на волне экономических достижений, не меняя своей идеологии. Ведь Пекин пытается утвердить уникальную и крайне сомнительную политико-экономическую модель: «ленинизм + консюмеризм». В сущности, в этой гигантской стране идет эксперимент невиданного размаха. Он должен ответить на вопрос: возможна ли современная экономика без современной демократии, можно ли догнать Запад, не оставляя Востока, есть ли будущее у страны, лишенной политической свободы?


Еще более острыми эти вопросы становятся, когда авторитарный Китай сравнивают с многопартийной Индией. Пока доход на душу населения в Китае вдове больше, чем в Индии. Но в недавнем докладе Мирового экономического форума, учитывающего не только промышленные показатели, но и правовой аспект общества, перспективы Индии предстают более обещающими. В связи с этим Росс Терилл пишет:


Противоречивая идеологическая доктрина, соединяющая догматический ленинизм с беззастенчивым консюмеризмом, достигла предела своего влияния. С появлением в стране многочисленного среднего класса старую партийную элиту ждет новый вызов. И это значит, что Китай стоит на пороге рискованных, но неизбежных перемен.


Успех такой идеологической реконструкции во многом зависит от того, как Китай обойдется со своим страшным, но полностью замолчанным коммунистическим прошлым. Об этом рассказывает книга «Китайские уроки», которую представит слушателям обозреватель Радио Свобода Марина Ефимова.


Джон Помфрет. «Китайские уроки: пять однокурсников и история Нового Китая» (John Pomfret. Chinese Lessons: Five Classmates and the Story of the New China)


— Сейчас всех европейцев и американцев, побывавших в Китае, поражает энергия национального возрождения, особенно заметная в Пекине и Шанхае. А став свидетелем этого дух захватывающего преображения, легко поддаться соблазну забыть то, что ему предшествовало — безумие, нелепости и жестокости двух революций: социалистической и, так называемой, «культурной революции». Многим хочется скорей обратить взгляд в будущее и незаметно запихать XX век в груду веков длиннющей истории Китая. Или считать его незначительной прелюдией к светлому будущему. Но, как пишет рецензент книги Орвилл Шелл, «наивно полагать, что огромная нация может преодолеть силу исторического притяжения»:


Книга «Уроки китайской истории» — своевременное лекарство от исторической амнезии, несмотря на то, что эта книга — чрезвычайно личная. Она описывает судьбы пяти однокурсников автора, который в 1980-х годах, по студенческому обмену, учился в Нанкинском университете. После окончания он стал корреспондентом агентства Associated Press, а потом главой пекинской редакции газеты Washington Post. То есть, в течение двух десятилетий он был наблюдателем и свидетелем одной из самых мрачных исторических драм XX века. И сейчас его мучает вопрос: почему так много китайцев, включая и большинство его однокурсников, считают, что страна выиграет, если не будет оглядываться назад? Автор напоминает нам обо всех радикальных переменах в Китае с начала XX века и задается вопросом: может ли страна, решившая избежать осмысления и оценки своего прошлого, войти в сообщество великих держав, достаточно ответственных, чтобы на них мог полагаться остальной мир?


Перемены начались в первые годы XX века, с реформ династии Цин, поставившей под сомнение конфуцианские духовные ценности, а дальше пошел каскад революций. В 1920-х — так называемое «Движение 4-го мая», которое повернуло интеллектуалов к западной науке, к демократии и очень скоро — к социализму. В 1930-е годы националисты, во главе с Чан Кай-Ши, попытались утвердить в стране некий Западно-Восточный духовный и культурный эклектизм (или синкретизм, пользуясь философской терминологией). Затем, начиная с 1949 года, и надолго, установился тоталитаризм Мао Цзэдуна. И, наконец, в 1980-х прагматизм Дэн Сяопина дозволил в стране авторитарный капитализм. «Все эти тектонические перемены, — считает Помфрет, — привели народ к нравственной дезориентации и потере всяческих корней». Он пишет:


Китай сделал огромный шаг от площади Тяньаньмэнь, но этот шаг разбил последний набор ценностей, традиций и идей, в которые народ верил. Остался нравственный вакуум, который затрудняет все движения. Чем же заполняется этот вакуум? Однажды, когда я шел по торговой улице Хунан с ее мемориальной аркой и электрическим огнедышащим драконом, меня вдруг осенило — «шопинг» заполнит вакуум, купля-продажа, перспектива материального благополучия! Эта улица стала храмом — посвященным не Марксу, не Будде, но деньгам.


Нельзя сказать, что этот новый кумир Китая радует автора книги, но поклонение богатству, по крайней мере, кажется ему объяснимым. Чего он не в состоянии понять — это готовности народа забыть злодеяния режима Мао, варварство «Культурной революции». Он пишет:


Если бы мои родители были убиты властями, я бы посвятил мщению всю жизнь. Если участие в политических движениях протеста было бы смертельно опасным, я бы, по крайней мере, собирал свидетельства и готовил материалы для суда, когда он станет возможным. Почему же в Китае столько историй кончаются тем, что bad guys выходят сухими из воды? Потому, наверное, что правительство издавна контролировало все исторические исследования и книги. Память наказывалась, забывчивость вознаграждалась. Как сказал один мой однокурсник, «человеку не до мщения, если он каждый день борется за выживание». Немного сейчас найдется стран с таким числом нераскрытых преступлений, как Китай. Девизом Германии после разгрома нацистского режима стали слова «Ничто не забыто», а в нынешнем Китае девизом могли бы стать слова «Кто старое помянет, тому глаз вон».


В 1945 году немецкий философ Карл Ясперс читал в Гейдельберге курс лекций «Вопрос немецкой вины», в которых утверждал, что нация, принявшая на душу грех варварского режима, нуждается в очищении.


Естественно, такая нация испытывает соблазн избежать нравственного разбирательства недавнего прошлого. Но бо́льшая часть нашего народа будет страдать от уныния и цинизма до тех пор, пока не примет на себя еще одну боль — боль правды. Вопрос нашей вины должны поднимать не только другие, но и мы сами. И от того, как мы ответим себе на этот вопрос, будет зависеть наше отношение с миром и с самими собой.


В Китае пока не нашлось философа, решившегося задать этот вопрос, тем более — ответить на него.


XS
SM
MD
LG