В русской литературе существует традиция использования документального материала для создания на нем художественных произведений. "Капитанская дочка" со стоящим за ней пугачевским бунтом, "Хаджи-Мурат" – повесть, в сущности представляющая историю жизни и смерти реального аварского вождя. О "нечаевском процессе" и сопутствующих ему обстоятельствах Фёдор Достоевский узнавал из газет, находясь в это время за границей, и от своего шурина, знавшего студента Иванова и его убийц. Но история создания этого кружка экстремистов-революционеров, их идеология накладывались на давние размышления писателя о зарождении нигилизма и его связи с русским либерализмом, о вере и безверии, о бесовщине российской жизни, ареной которой стал изображенный в романе "Бесы" губернский город.
Как это ни странно может показаться на первый взгляд, невидимая линия исторических аллюзий связывает город Фёдора Достоевского конца позапрошлого века со среднерусским городом века двадцать первого, в котором происходит действие романа Александра Нежного "Тёмный век". Дело, однако, не в месте действия, а в сотрясающих нынешний город террористических актах, проводимых группой молодых националистов, объединившихся под именем СБОР, "Союз борьбы за освобождение России". Рассказ в романе идёт от лица местного журналиста; воспитанный им названый сын, историк-аспирант, является организатором и лидером СБОРа.
Разумеется, перед нами отнюдь не ремейк романа Достоевского. Современная бесовщина разворачивается на фоне узнаваемых событий современной российской жизни. Также узнаваемы современные прототипы действующих лиц романа, например, мистика и сталиниста, писателя Андрея Аркадьевича Прокудина, редактора либеральной газеты "Наша губерния" Григория Львовича Штейна, идеолога СБОР Игоря Гремячкина, архиерея Мартиниана и его антипода, священника отца Павла. В узел сюжета завязаны воинствующее православие, растление и коррумпированность власти, псевдонационализм. Роман, как и другие произведения этого автора, пропитан страстью и горечью и несёт в себе заряд публицистических размышлений о вчерашнем и сегодняшнем днях российской действительности.
Каким образом внуки людей, отдававших свою жизнь на полях Великой Отечественной войны, выбирают своим знаменем не просто воинствующий национализм, а немецкий национал-социализм со всей его романтикой и атрибутикой, присваивая себе клички "Фюрер", "Борман", "Скорцени"? Здесь мы имеем дело не с плодами художественного воображения автора: в жизненной основе романа лежит история фашистских формирований, даже названия которых (например БОРН, Боевая организация русских националистов") напоминают романный СБОР. За образом идеолога СБОР Игоря Гремячкина угадывается националист Илья Горячев, отбывающий пожизненное заключение за организацию убийств.
Так почему же все-таки национал-социализм? Почему этих молодых людей привлекла романтика фашизма, в отличие от героев "Бесов" с их революционно-якобинскими страстями? Этими вопросами задается в романе редактор "Нашей губернии" Григорий Штейн: "Не будем уподобляться спрятавшему голову в песок страусу и утверждать, что после Аушвица и Бабьего Яра это противоестественно вообще, а для России – особенно. Привносящее в мир казарменный порядок тотальное насилие соблазнит обывателя в любой точке земного шара, а в нашем же Отечестве с его вечной грезой о сильной руке – тем более... В нашем случае Гитлер оказался предпочтительней Сталина, а национал-социализм – коммунизма из-за поставленного во главу угла племенного национализма, пришедшегося столь кстати в годы вавилонского смешения народов. Он, этот национализм, взял на вооружение террор как единственное средство, с помощью которого человек может выплеснуть свое отчаяние и спасти Отечество от засилия инородцев; он подрядил себе в помощь чудовищную ложь об окружении враждебным миром и враждебном заговоре, намеревающемся погубить любимую Родину; он стремится посеять хаос, чтобы затем осчастливить измучившееся общество долгожданным новым порядком, от которого за версту несет солдатскими портянками и лагерной пайкой… Но будьте уверены: не сами собой сошлись они в СБОР. Есть некто, о ком эти простецы даже не подозревают – тот, кто умело сыграл на их инстинктах, собрал в стаю, указал цель и скомандовал: фас!"
Вместе с идеей спасения России от инородцев, ради которого они как будто готовы пожертвовать своей свободой, в них живет убеждение, что вместо России им досталось человеческое месиво, биомасса
Что касается этого "некто" – того, кто говорит "Фас!", натравливает озверевших юнцов на людей с другими цветом кожи и разрезом глаз, то в романе как будто бы мельком проходят трое средних лет мужчин в одинаковых серых костюмах, сотрудников ФСБ, призванных бороться с терроризмом и этот самый национал-терроризм организующих. В прототипической основе романа, в судебных процессах над русскими нацистами все попытки отыскать кукловодов, несмотря на глухие и осторожные намеки обвиняемых, оказывались безуспешными. Здесь же, в художественном произведении, связь терроризма с системой безопасности открывается впрямую.
Но почему, зачем возникает эта связь? Откуда поступают деньги, которые Гремячкин дает Льву Шумилину на организацию терактов? "Нас поддерживает русский капитал, – объясняет Гремячкин фюреру СБОРа. – Но тем, кто в нас, как в надежный банк вкладывает свои средства, надеясь со временем получить свой процент в виде крепкого русского порядка, надо доказать, что пока власть в России захвачена разнообразными Отрепьевыми сомнительной расовой чистоты, мы, тайные стражи Китежа, берем на себя охрану и защиту русской судьбы".
Наряду с воинственным национализмом в этих молодых головах живёт глубокое презрение к своему народу. Вместе с идеей спасения России от инородцев, ради которого они как будто готовы пожертвовать своей свободой, в них живет убеждение, что вместо России им досталось человеческое месиво, биомасса, где всё перемешалось – кровь, язык, обычаи, нравы, всё лишено какого-нибудь значительного содержания и пристойной формы.
Интеллектуальная аура, расцвечивающая жизнь изображенного в романе среднерусского города, имеет множество оттенков. Вот приезд столичного гостя, писателя и редактора необольшевистской и одновременно ультраправославной газеты "Рассвет" Прокудина и его выступление в зале областной филармонии, полное "имперской тоски, убогой мистики, изуродованного христианства и угрюмого национализма". Этот коктейль остро напомнил мне пятилетней давности выступление Александра Проханова в псковском областном театре, так созвучен поток прохановского сознания речам персонажа романа!
В сущности, повествование Нежного не только о городе, сотрясаемом чередой кровавых террористических актов, но о современной России, её демонах и страдальцах, простецах и святых, повествование, написанное рукой христианского писателя. Эта тема реализуется в романе "Тёмный век" в противостоянии благородного пастыря отца Павла, ставшего свидетелем погрома в "кровавой электричке" и заслонившего студента-таджика от убийц, и архиерея Мартиниана, циничного реакционера и антисемита, запретившего отцу Павлу пастырское служение. О жизненной необходимости твердой нравственной опоры, которой по ее сути должна быть церковь, говорит один из персонажей романа. "Однако, если что-нибудь в этом мире способно оттолкнуть человека от Бога и – более того – укрепить его в неверии, – так это именно Церковь с господствующим в ней извращённым христианством, с её обращениями к Богу как к страховому агенту, с её истуканами патриотизма, государственности и военной мощи в ее алтаре и с ее рабским лобызанием десницы цезаря".
Судьбы героев романа трагичны. Кончает жизнь самоубийством осужденный на пожизненное заключение фюрер СБОРа Лев Шумилин. Расстается с ним его невеста Вика, у которой, как оказалось, дедушка еврей. Лишается своего поста губернатор, ответивший за вспышку фашистского террора в его губернии. И только Мартиниан продолжает витийствовать с епископской кафедры, ожидая очередного витка в церковной карьере.
Кому протянуть руку, на кого опереться рассказчику, переживающему гибель своего воспитанника? Разве что отцу Павлу, за образом которого угадывается также отставленный от служения псковским епископом и вскоре убитый священник отец Павел Адельгейм. Жизнь не менее трагична, чем изображенные в романе события, оттого и вопросы рассказчика в самые драматические моменты действия звучат на высокой ноте.
Михаил Румер-Зараев – берлинский прозаик и публицист
Высказанные в рубрике "Блоги" мнения могут не отражать точку зрения редакции
