6 февраля в 23 часа по московскому времени в программе Александра Гениса – "Порги и Бесс" на Бродвее и в СССР; харизма в искусстве и политике; новые книги о Диккенсе.

Первая и главная книга Диккенса, наверное, у всех одна. "Пиквик" – панацея, потому что он ни к чему не имеет отношения: это – не альтернатива реальности, а лекарство от нее.

Толстый джентльмен с тремя такими же незадачливыми друзьями – дружеский шарж на человечество. Бетон благодушия надежно отделяет Пиквика от жизни. Ему встречаются брачные авантюристы и злобные вдовы, продажные политики и мерзкие крючкотворы, жулики, дураки, лицемеры, прохвосты. Но магия чисто английской идиллии, к которой можно отнести "Троих в одной лодке", а также семью "и прочих зверей" Джеральда Даррелла, обезвреживает любую ситуацию. Зло не наказывается, а трактуется как эксцентрика.

Не удивительно, что с "Пиквиком" легко жить. Точнее, трудно жить без него. Про остального Диккенса этого не скажешь. Сегодня нам труднее всего принять как раз то, за что его обожали современники – сюжет и бедных. С первым справляется кино.

Диккенсу идут экранизации, потому что он, как считал Эйзенштейн, изобрел кино. Прихотливая до произвола фабула, прямодушное до инфантильности повествование, преувеличенные, словно на большом экране, герои. У Шекспира они были уместны. Ведь елизаветинцы не признавали реализм – они его еще не открыли. Но у Диккенса Макбет сидит в конторе, и ему там тесно. Разительный конфликт масштаба между космическим злодейством и убожеством декораций создает то комический, то трагический, но всегда драматический эффект, который Мандельштам в стихотворении "Диккенс" свел к универсальной формуле:

На стороне врагов законы:
Ему ничем нельзя помочь!
И клетчатые панталоны,
Рыдая, обнимает дочь.

А также 6 февраля в 23 часа по московскому времени в программе 6 февраля

Книжное обозрение Марины Ефимовой

В 1862 году пятидесятилетний Чарльз Диккенс встретился в Лондоне со своим поклонником – Фёдором Достоевским. Их беседу Достоевский описал в письме много лет спустя, уже после смерти Диккенса: "Он сказал мне, что все хорошие, простые люди в его романах – это те люди, какими он сам хотел бы стать, а злодеи – это те, кем он является на самом деле. Во всяком случае, он замечает в себе их свойства: жестокость; отчуждение от тех, кого он должен был бы любить; приступы беспричинной враждебности по отношению к тем, кто слаб и обратился к нему за утешением. "Во мне живут два человека, – сказал он. – Один испытывает те чувства, которые положено испытывать, а другой – прямо противоположные. С последнего я пишу своих злодеев, а по примеру первого пытаюсь жить".

Диккенс не был образцом добродетели, но, судя по портрету, созданному Клэр Томалин, даже самому себе в этом не признавался. Томалин пишет: "Только в разговоре с таким человеком, как Достоевский, Диккенс мог сбросить маску безгрешности, которую постоянно носил на публике. Это было самое глубокое признание, сделанное Диккенсом о его внутренней жизни".

Нью-Йоркский Альманах:

Трумэн Капоте о гастролях в СССР

Вернется ли харизма на сцену и баррикады?

Чайковский в Америке

Кинообозрение с Андреем Загданским.

"Оскар" и ностальгия: "Хранитель времени" Скорсезе.