После публикации текста передачи "От "Шахтинского дела" к "Большим процессам" 1937-38 годов" читатель с инициалами А.В.Ч. прислал из Москвы довольно любопытный отклик:
«Шахтинский процесс был реализацией социально-политического заказа», «Интеллигенцией в нашей стране пожертвовали грубо и прагматично» – к чему эти и прочие велеречивые фразы, когда речь идет об откровенной глупости (проявлении той самой человеческой глупости, которая, как говорил Эйнштейн, дает представление о бесконечности).
Ни в какой мере Сталин не был похож на гениального шахматиста, способного рассчитывать комбинации на много ходов вперед, и власть сталинистов была просто властью дураков.
В тот самый момент, когда перед страной встала задача индустриализации, была развязана кампания преследований ценных технических специалистов, честно работавших с Советской властью. Бесполезно искать рациональное оправдание этой бессмыслице, которая, действительно, была первым приступом паранойи, охватившей партию в 1937-м.
Связь, которую г-н Красильников пытается провести между Шахтинским делом и внутрипартийной борьбой, явно высосана из пальца, как и связь с существовавшим, якобы, недовольством рабочих. Жизненный уровень рабочих, может быть, и был ниже, чем при царе, но, во всяком случае, резко повысился с началом нэпа (Мы во 2-й раз завоевали рабочих, – говорил по этому поводу Зиновьев). Заводы и фабрики заработали, поезда пошли. Крестьянство богатело. В международном плане 1927 г. не представлял собой ничего особенного, китайскую революцию большевики поддерживали и до этого года.
Неправда, что у ВКП(б) не было социальной опоры. Такой социальной опорой стала расплодившаяся многочисленная бюрократия. Но эта вышедшая из народных низов новая бюрократия не отличалась, мягко выражаясь, высоким уровнем интеллекта – вот в чем была вся беда.
Возникновению Шахтинского дела способствовали два обстоятельства. Во-первых, подобно всякому бюрократическому учреждению, ГПУ должно было поддерживать видимость необходимости своего существования. Когда с действительными врагами Советской власти было покончено, у чекистов появился слишком большой соблазн придумывать врагов мнимых.
Во-вторых, малограмотность советских чиновников неизбежно рождала подозрительность и страх по отношению к старым специалистам – а не обманывают ли нас эти буржуи? (сколько противодействия испытал в свое время со стороны партийных товарищей Троцкий, широко привлекавший старых специалистов на службу в Красную Армию!).
Уж если проводить аналогию между большевиками и якобинцами, то стоит вспомнить известное высказывание Маркса как раз по поводу якобинского террора, говорившего, что террор не есть действие людей, которые хотят кого-то запугать, а есть действия людей, которые сами смертельно испуганы».
В меру моей профессиональной подготовки отвечу на этот текст. Я считаю, что автор является неплохо эрудированным человеком в тематике, о которой он рассуждает. Согласен поговорить с ним на равных, коль скоро речь идет о реалиях второй половины 1920-х гг.
«Шахтинский процесс был реализацией социально-политического заказа», «Интеллигенцией в нашей стране пожертвовали грубо и прагматично»… Любой открытый судебный политический процесс является «постановочным», и в этом же смысле «заказным».
Про политическую сторону «заказа» пояснять не буду. В Политбюро имелась постоянно действовавшая комиссия по политическим делам, которая решала кого и как выводить на такого рода суды и определяла формулы приговоров. Для крупных процессов, типа Шахтинского создавались и работали специально созданные только под конкретный процесс комиссии ПБ.
Говоря о второй части формулы заказа – «социальный», я имею в виду социальный характер конфликтов и интересов, которые были даже более глубокими, нежели политический аспект. Это – феномен, который я определяю как «интеллигентофобия », или – И-фобия. Антиинтеллигентские настроения и действия (на политическом жаргоне эпохи – «спецеедство») были той питательной почвой и основой, на которой выстраивался этот и ему подобные типологически процессы, включая и диссидентские хрущевско-брежневской эпохи. Здесь мы видим смыкание интересов и проявлений «И-фобии» и «сверху» (формировавшаяся бюрократия/ номенклатура) и «снизу» по месту и по времени (Россия/ СССР, весна 1928 года).
Про то, что интересами и судьбами значительных слоев интеллигенции власти, развязывая и ставя Шахтинский процесс, власти пожертвовали, думаю, доказывать не надо, оценочные термины для этого – дело вкуса.
«Ни в какой мере Сталин не был похож на гениального шахматиста…» Здесь с Вами трудно полемизировать, поскольку в таких категориях описывать большевистскую сталинскую систему власти и механизм ее функционирования я не берусь. Есть более адекватный язык для описания и самой системы и ее символа – Сталина. Это российско-советская разновидность тоталитаризма со всеми ее базовыми характеристиками на стадии ее становления и утверждения.
Я бы хотел подчеркнуть – что на стадии ее утверждения, в конце 20-х – начале 1930-х гг. Сталин являлся политиком-прагматиком, олицетворявшим идеократический режим мобилизационного типа.
Судебные политические процессы типа Шахтинского были инструментами этой мобилизации. Утверждение сталинского режима происходило в условиях системного кризиса, который, в том числе имел и руковотворный характер (ошибки, просчеты и преступления руководства).
Шахтинский процесс был индикатором такого рода кризиса (социального, политического, культурного). Выходы же из кризисов лежали, как правило, в плоскости репрессивно – дискриминационных технологий. В действиях сталинского руководство сочетались рационализм, прагматизм и иррационализм..
Кстати, и в «Большом терроре» эти две доминанты присутствовали, как и в 1930-м году, который был во всех отношениях прологом 1937-го.
«Связь, которую г-н Красильников пытается провести между Шахтинским делом и внутрипартийной борьбой, явно высосана из пальца, как и связь с существовавшим, якобы, недовольством рабочих…» Было ли «Шахтинское дело» связано с внутрипартийной борьбой и социальным недовольством рабочих, или это «явно высосано из пальца»?
Надо ответить тогда на оба вопроса – и о внутрипартийной борьбе и о социальном недовольстве и протестах рабочих (и не только – крестьянства в целом) в 1927-1928 гг. Я думаю, что мне особенно нет необходимости повторяться о том, что уже известно и исследовано за 20 постсоветских лет историками. Я бы только несколько скорректировал понятие «внутрипартийная борьба». Конфликты, противоречия и напряжение внутри большевистской партии имели несколько уровней и форм проявления. Все это весьма драматизировалось и политизировалось, а потому и мифологизировалось всеми участниками – и сталинцами и «уклонистами».
Но также очевидно и то, что конфликты и нестабильность присутствовала везде – от элиты до низовых организаций. Налицо был внутрипартийный кризис, следствием которого становились конфликты и борьба. А кто и какими методами боролся – смотрите технологию использования «Шахтинского дела» в нашем двухтомнике,
Недовольство рабочих – недовольство своим социальным и экономическим положением – да оно никуда не исчезало, только меняло формы, масштабы и интенсивность. Есть публикации по динамике и формам протестного рабочего движения 1920-х гг., читайте, изучайте. Другое дело, что до политических протестных форм оно не поднималось, а чисто экономических оснований для протестных движений, забастовок и волынок – было достаточно.
Про жизненный уровень рабочих найдете в современных исследованиях. Про «богатевшее крестьянство» отошлю к работам крестьяноведов. Один только факт. Постреволюционная деревня по сравнению с дореволюционной испытывала то, что называлось терминами «осереднячивание», или социальное нивелирование, но исследователи доказали, что это усреднение, нивелирование было в 20-е годы ниже того уровня, который имело крестьянство до революции.
Да, определенные преференции получили деревенские «низы», энергию которых власти направляли против «верхов » (см. далее события первой половины 1928 г. и возврат в деревне к практикам «военного коммунизма»).
О международном положении – да, здесь имела место «драматизация» в оценке возможной военной угрозы (т.н. военная тревога), но и здесь есть связь с «Шахтинским делом»: «экономическая контрреволюция » и «вредительство», «связь с Западом» и т.д.
«Неправда, что у ВКП(б) не было социальной опоры. Такой социальной опорой стала расплодившаяся многочисленная бюрократия»… Я и не утверждал категорично, что у ВКП(б) в стране не было социальной опоры. Да, ядром выступала формировавшаяся корпоративная группа управленцев - бюрократия. Это очевидно. Да, имел место гибрид «партия - государство» и опорой здесь была бюрократия. Но для всякой правящей группы важна не только эта сила («внутренняя партия» - см. Дж. Оруэлла, «1984», но и «внешняя» - рядовая масса), а также социальная поддержка вне партии. А здесь – ситуация была далеко не позитивная.
В СССР имел место системный кризис власти, точнее, кризис доверия к ее институтам и агентам – носителям этой самой партийной власти. Про деревню даже и говорить не приходится, но и в рабочей среде – кризис доверия был – читайте документы и материалы многочисленных обследований ситуации в рабочих шахтерских районах в нашей книге.
«Возникновению Шахтинского дела способствовали два обстоятельства… » Про Ваши «два обстоятельства» ничего в противовес не скажу. Здесь и в этом у нас спора и дискуссии и не будет. Да, чекистские корпоративные интересы играли свою роль в переводе «дела» в судебный политический процесс. И таких потенциально «дел» у них всегда имелось в избытке.
Другой вопрос уже в том, как, когда и почему этим «инициативным делам» политики СССР давали ход. Вот мы и пытались на основе документов реконструировать и показать, как и что выросло из внутригруппового соперничества ростовских и украинских чекистов, при наличии политической «воли».
Про И-фобию я уже говорил выше. Я же еще раз хочу подчеркнуть, что в основе феномена «Шахтинского дела», и, далее, политического судебного процесса, лежал глубокий системный кризис 1927 – 1928 гг. во всех аспектах (социальном, политическом, экономическом, культурном и т.д.). Процесс был сталинским ответом на этот кризис, ответом террористическо-дискриминационным.
А после интеллигенции на очереди стояла деревня, крестьянство, что и произошло в «коллективизацию».
Ваша эрудиция, это Ваше оружие в полемике, пользуйтесь этим ресурсом и дальше, желаю успехов.
«Шахтинский процесс был реализацией социально-политического заказа», «Интеллигенцией в нашей стране пожертвовали грубо и прагматично» – к чему эти и прочие велеречивые фразы, когда речь идет об откровенной глупости (проявлении той самой человеческой глупости, которая, как говорил Эйнштейн, дает представление о бесконечности).
Ни в какой мере Сталин не был похож на гениального шахматиста, способного рассчитывать комбинации на много ходов вперед, и власть сталинистов была просто властью дураков.
В тот самый момент, когда перед страной встала задача индустриализации, была развязана кампания преследований ценных технических специалистов, честно работавших с Советской властью. Бесполезно искать рациональное оправдание этой бессмыслице, которая, действительно, была первым приступом паранойи, охватившей партию в 1937-м.
Связь, которую г-н Красильников пытается провести между Шахтинским делом и внутрипартийной борьбой, явно высосана из пальца, как и связь с существовавшим, якобы, недовольством рабочих. Жизненный уровень рабочих, может быть, и был ниже, чем при царе, но, во всяком случае, резко повысился с началом нэпа (Мы во 2-й раз завоевали рабочих, – говорил по этому поводу Зиновьев). Заводы и фабрики заработали, поезда пошли. Крестьянство богатело. В международном плане 1927 г. не представлял собой ничего особенного, китайскую революцию большевики поддерживали и до этого года.
Неправда, что у ВКП(б) не было социальной опоры. Такой социальной опорой стала расплодившаяся многочисленная бюрократия. Но эта вышедшая из народных низов новая бюрократия не отличалась, мягко выражаясь, высоким уровнем интеллекта – вот в чем была вся беда.
Возникновению Шахтинского дела способствовали два обстоятельства. Во-первых, подобно всякому бюрократическому учреждению, ГПУ должно было поддерживать видимость необходимости своего существования. Когда с действительными врагами Советской власти было покончено, у чекистов появился слишком большой соблазн придумывать врагов мнимых.
Во-вторых, малограмотность советских чиновников неизбежно рождала подозрительность и страх по отношению к старым специалистам – а не обманывают ли нас эти буржуи? (сколько противодействия испытал в свое время со стороны партийных товарищей Троцкий, широко привлекавший старых специалистов на службу в Красную Армию!).
Уж если проводить аналогию между большевиками и якобинцами, то стоит вспомнить известное высказывание Маркса как раз по поводу якобинского террора, говорившего, что террор не есть действие людей, которые хотят кого-то запугать, а есть действия людей, которые сами смертельно испуганы».
В меру моей профессиональной подготовки отвечу на этот текст. Я считаю, что автор является неплохо эрудированным человеком в тематике, о которой он рассуждает. Согласен поговорить с ним на равных, коль скоро речь идет о реалиях второй половины 1920-х гг.
«Шахтинский процесс был реализацией социально-политического заказа», «Интеллигенцией в нашей стране пожертвовали грубо и прагматично»… Любой открытый судебный политический процесс является «постановочным», и в этом же смысле «заказным».
Про политическую сторону «заказа» пояснять не буду. В Политбюро имелась постоянно действовавшая комиссия по политическим делам, которая решала кого и как выводить на такого рода суды и определяла формулы приговоров. Для крупных процессов, типа Шахтинского создавались и работали специально созданные только под конкретный процесс комиссии ПБ.
Говоря о второй части формулы заказа – «социальный», я имею в виду социальный характер конфликтов и интересов, которые были даже более глубокими, нежели политический аспект. Это – феномен, который я определяю как «интеллигентофобия », или – И-фобия. Антиинтеллигентские настроения и действия (на политическом жаргоне эпохи – «спецеедство») были той питательной почвой и основой, на которой выстраивался этот и ему подобные типологически процессы, включая и диссидентские хрущевско-брежневской эпохи. Здесь мы видим смыкание интересов и проявлений «И-фобии» и «сверху» (формировавшаяся бюрократия/ номенклатура) и «снизу» по месту и по времени (Россия/ СССР, весна 1928 года).
Про то, что интересами и судьбами значительных слоев интеллигенции власти, развязывая и ставя Шахтинский процесс, власти пожертвовали, думаю, доказывать не надо, оценочные термины для этого – дело вкуса.
«Ни в какой мере Сталин не был похож на гениального шахматиста…» Здесь с Вами трудно полемизировать, поскольку в таких категориях описывать большевистскую сталинскую систему власти и механизм ее функционирования я не берусь. Есть более адекватный язык для описания и самой системы и ее символа – Сталина. Это российско-советская разновидность тоталитаризма со всеми ее базовыми характеристиками на стадии ее становления и утверждения.
Я бы хотел подчеркнуть – что на стадии ее утверждения, в конце 20-х – начале 1930-х гг. Сталин являлся политиком-прагматиком, олицетворявшим идеократический режим мобилизационного типа.
Судебные политические процессы типа Шахтинского были инструментами этой мобилизации. Утверждение сталинского режима происходило в условиях системного кризиса, который, в том числе имел и руковотворный характер (ошибки, просчеты и преступления руководства).
Шахтинский процесс был индикатором такого рода кризиса (социального, политического, культурного). Выходы же из кризисов лежали, как правило, в плоскости репрессивно – дискриминационных технологий. В действиях сталинского руководство сочетались рационализм, прагматизм и иррационализм..
Кстати, и в «Большом терроре» эти две доминанты присутствовали, как и в 1930-м году, который был во всех отношениях прологом 1937-го.
«Связь, которую г-н Красильников пытается провести между Шахтинским делом и внутрипартийной борьбой, явно высосана из пальца, как и связь с существовавшим, якобы, недовольством рабочих…» Было ли «Шахтинское дело» связано с внутрипартийной борьбой и социальным недовольством рабочих, или это «явно высосано из пальца»?
Надо ответить тогда на оба вопроса – и о внутрипартийной борьбе и о социальном недовольстве и протестах рабочих (и не только – крестьянства в целом) в 1927-1928 гг. Я думаю, что мне особенно нет необходимости повторяться о том, что уже известно и исследовано за 20 постсоветских лет историками. Я бы только несколько скорректировал понятие «внутрипартийная борьба». Конфликты, противоречия и напряжение внутри большевистской партии имели несколько уровней и форм проявления. Все это весьма драматизировалось и политизировалось, а потому и мифологизировалось всеми участниками – и сталинцами и «уклонистами».
Но также очевидно и то, что конфликты и нестабильность присутствовала везде – от элиты до низовых организаций. Налицо был внутрипартийный кризис, следствием которого становились конфликты и борьба. А кто и какими методами боролся – смотрите технологию использования «Шахтинского дела» в нашем двухтомнике,
Недовольство рабочих – недовольство своим социальным и экономическим положением – да оно никуда не исчезало, только меняло формы, масштабы и интенсивность. Есть публикации по динамике и формам протестного рабочего движения 1920-х гг., читайте, изучайте. Другое дело, что до политических протестных форм оно не поднималось, а чисто экономических оснований для протестных движений, забастовок и волынок – было достаточно.
Про жизненный уровень рабочих найдете в современных исследованиях. Про «богатевшее крестьянство» отошлю к работам крестьяноведов. Один только факт. Постреволюционная деревня по сравнению с дореволюционной испытывала то, что называлось терминами «осереднячивание», или социальное нивелирование, но исследователи доказали, что это усреднение, нивелирование было в 20-е годы ниже того уровня, который имело крестьянство до революции.
Да, определенные преференции получили деревенские «низы», энергию которых власти направляли против «верхов » (см. далее события первой половины 1928 г. и возврат в деревне к практикам «военного коммунизма»).
О международном положении – да, здесь имела место «драматизация» в оценке возможной военной угрозы (т.н. военная тревога), но и здесь есть связь с «Шахтинским делом»: «экономическая контрреволюция » и «вредительство», «связь с Западом» и т.д.
«Неправда, что у ВКП(б) не было социальной опоры. Такой социальной опорой стала расплодившаяся многочисленная бюрократия»… Я и не утверждал категорично, что у ВКП(б) в стране не было социальной опоры. Да, ядром выступала формировавшаяся корпоративная группа управленцев - бюрократия. Это очевидно. Да, имел место гибрид «партия - государство» и опорой здесь была бюрократия. Но для всякой правящей группы важна не только эта сила («внутренняя партия» - см. Дж. Оруэлла, «1984», но и «внешняя» - рядовая масса), а также социальная поддержка вне партии. А здесь – ситуация была далеко не позитивная.
В СССР имел место системный кризис власти, точнее, кризис доверия к ее институтам и агентам – носителям этой самой партийной власти. Про деревню даже и говорить не приходится, но и в рабочей среде – кризис доверия был – читайте документы и материалы многочисленных обследований ситуации в рабочих шахтерских районах в нашей книге.
«Возникновению Шахтинского дела способствовали два обстоятельства… » Про Ваши «два обстоятельства» ничего в противовес не скажу. Здесь и в этом у нас спора и дискуссии и не будет. Да, чекистские корпоративные интересы играли свою роль в переводе «дела» в судебный политический процесс. И таких потенциально «дел» у них всегда имелось в избытке.
Другой вопрос уже в том, как, когда и почему этим «инициативным делам» политики СССР давали ход. Вот мы и пытались на основе документов реконструировать и показать, как и что выросло из внутригруппового соперничества ростовских и украинских чекистов, при наличии политической «воли».
Про И-фобию я уже говорил выше. Я же еще раз хочу подчеркнуть, что в основе феномена «Шахтинского дела», и, далее, политического судебного процесса, лежал глубокий системный кризис 1927 – 1928 гг. во всех аспектах (социальном, политическом, экономическом, культурном и т.д.). Процесс был сталинским ответом на этот кризис, ответом террористическо-дискриминационным.
А после интеллигенции на очереди стояла деревня, крестьянство, что и произошло в «коллективизацию».
Ваша эрудиция, это Ваше оружие в полемике, пользуйтесь этим ресурсом и дальше, желаю успехов.
