Андра Манфелде родилась в 1973 году. С 16 до 20 лет употребляла наркотики, избавилась от зависимости в реабилитационной коммуне "Христианская школа" (Krusta skola) известного латышского музыканта, сына Вии Артмане Каспара Димитерса. Из лютеранства перешла в православие. Окончила школу прикладного искусства. Первые стихи написала уже в реабилитационной коммуне. Известность ей принес первый же опубликованный роман "Игла" (Adata), в котором Андра описала опыт зависимости и отказа от наркотиков. Позже композитор Зигмарс Лиепиньш предложил ей написать по нему либретто для музыкального спектакля. Песня "Если ты у меня есть" стала хитом. Как говорит Андра, ее пели и на свадьбах, и на похоронах. Сегодня на ее счету почти десяток опубликованных книг, как прозы, так и поэтических сборников. В 2014 году по заказу продюсера Юриса Миллерса начала работать над либретто к скандальной постановке "Цукурс. Просто Цукурс" о латышском летчике Герберте Цукурсе, во время Второй мировой войны участвовавшем в уничтожении евреев в составе карательной команды Виктора Арайса и убитом агентами Моссад в 1965 году. Андра разорвала договоренность с продюсером мюзикла и проиграла суд о выплаченном ей авансе. Ее адвокатом выступил лидер организации "Русская Заря" Илларион Гирс, в прошлом году попросивший политического убежища в России. В этом году вышел новый исторический роман Андры Манфелде под названием "Офицерские жены" (Virsnieku sievas), в котором писательница пытается воссоздать жизнь русских жен советских офицеров в военном порту Лиепаи во времена застоя. Она рассказала корреспонденту Радио Свобода о работе над книгой.
Пятиэтажки, хрущевки, такие страшные, и между ними как космический корабль стоял православный храм с огромным куполом
– Одна книга у меня называется "Дети землянки" – про моих родителей, которые были высланы в Сибирь в 1949 году. Маме тогда два с половиной года было. И это был первый опыт взгляда на прошлое, которое я не пережила, взгляда сквозь призму крови. Ключом для меня было представление о том, что душа живет в крови, это написано в Ветхом Завете. В моей крови, в подсознании есть информация о том, что пережили моя мать, мой дед. В этой книге, исторической, эта концепция нашла продолжение. Потому что у меня не было цели посмотреть на историю как на череду каких-то происшествий. Я родилась в 70-е, и мне было интересно посмотреть, откуда я родом.
В 1993 году я совсем нечаянно приехала в Лиепаю. Я вышла из микроавтобуса и оцепенела, потому что увидела пятиэтажки, хрущевки, такие страшные, и между ними как космический корабль стоял православный храм с огромным куполом, большой, как кафедральный собор. И этот контраст ужасных домов и красивого собора меня поразил. И совсем близко море, как рай. Был август, все благоухало, и я решила: вырасту, буду жить у моря и у церкви. Пришло время, и мы с мужем решили съездить, хотя бы посмотреть. А военный городок, в котором стоит храм, отделен канавой, и через нее мост разводной, но не вверх разводится, как в Петербурге, а в сторону. И чувство такое, будто ты на острове. Это место начали строить уже при императоре Александре III, оно так и называется – Порт Александра III. Там такие красивые дома, больше ста лет им, каждый дом по-своему украшен плодами или стилизованными ракушками. И разруха. И видно, как шло время: красота начала XX века сменилась ужасными хрущевками, потом сверху прошлись 90-е, и ничего не осталось. В 90-е там была среда довольно криминальная, цветными металлами торговали, оружием.
– В 1991 году советская армия ушла оттуда?
– Позже даже, в 1993 году, кажется, был приказ. Целые кварталы пустовали. Но довольно много людей осталось. Сейчас, когда я там жила, были даже такие русские, которые по-латышски не научились говорить. Соседка Лидия 50 лет прожила в нашем доме. Там все очень красиво и ярко, и море близко, и исторический шарм, но от центра далековато, и квартиры можно купить за бутерброд. Ну, мы и купили много жилплощади, над которой, как потом оказалось, крыша текла. В первый же день я познакомилась с женщиной с красными волосами. Она с таким достоинством говорила, что она жена офицера, который служил на подводной лодке, и что ее муж никогда на нее голоса не повышал! Мне она запала в душу, и во время первой любви к этому месту я говорила мужу: давай пойдем, спросим у всех, как они там жили, как в домино играли, как вообще все было, потому что кажется, что это все на другой планете. Потом как будто все улеглось. Но через какое-то время у нас организовали государственный проект: издали книгу, для которой 12 писательниц писали о XX веке, каждая о своем десятилетии. Я тоже в нем участвовала, и мне попались 70-е. Тогда я просто написала про школу и про деревню, все что помнила. Но инициатор проекта Гундега Репше специально дала мне задание писать о времени, которого я не помню. Мы как раз начали жить в Каросте. Kara osta означает "военный порт", но по-русски это не очень хорошо звучит, и поэтому русские называют его "военный городок". Гундега позвонила: "Будешь писать роман?" Я подумала и ответила: "О, да. "Офицерские жены". Я приняла такое решение лет пять назад, в прошлом году смотрю в YouTube – есть такой сериал, Россия и Украина сняли.
В 2014 году я написала первые десять страниц и встретилась с продюсером Юрисом Миллерсом. Он говорит: у меня такое предложение, был такой человек, Цукурс, напиши либретто к мюзиклу. Я только знала, что это был летчик, который через наш мост в Каросте проехал на самолете, трюк такой. Я сейчас скажу "на кукурузнике", а вдруг это был не кукурузник. Миллерс сказал, что потом он был в команде Арайса, но мы будем не про это, а про другое. Я согласилась. Потом я забеременела, Майдан начался, денег нет. А время прошло, Миллерс билеты продает, каркас для спектакля сделал. Я попросила аванс. А тут друзья звонят и спрашивают: ты правда про Цукурса пишешь, ты знаешь, кто это? Друг мне прислал ссылку на фильм National Geographic о том, как Моссад за ним охотился и убивал его. Я была в ужасе!
– Мюзикл – это что-то веселое должно было быть? О чем?
Во время премьеры валялись на дорожке, где люди проходили, куклы "окровавленные", размером с моего ребенка
– О времени. Он даже до Гамбии долетел, я читала его книгу, это правда интересно было, и он тогда был национальным героем. Самый большой козырь был, что он спасал еврейскую девушку, прятал у себя, и еще двух евреев. И я повелась на это, подумала, может быть, это наш Шиндлер такой. И первая песня, которую я написала, была про Мириам, которая просит, чтобы ее спрятали. Но я поняла, что он вообще очень сложная фигура, и пусть с ним разбираются историки, а я не буду адвокатом Цукурса. Я написала открытое письмо, чтобы не было давления, разослала по всем порталам. Перед родами повестку получила на суд. Якобы за полученный аванс, но в графе "цель платежа" он написал "за использование песен", у нас не было договора. Но суд как увидел адвоката…
– Илларион Гирс – член общества "Заря", близкий друг Владимира Линдермана. Как вы решились взять такого адвоката?
– Когда была премьера, общество "Заря" разбросало измазанных томатной пастой кукол.
– Ваш продюсер все-таки поставил спектакль. Кто написал либретто?
– Петерис Драгунс, довольно хороший поэт. Во время премьеры валялись на дорожке, где люди проходили, куклы "окровавленные", размером с моего ребенка. Это меня поразило. Я подумала, слава богу, что я отказалась. Я в Лиепае, одна, с двумя детьми, осень, компьютер сломался, я смотрю – он юрист, пусть он и разбирается. Судьи как увидели Иллариона…
– Вы думаете, вы проиграли процесс из-за того, что у вас был неудачный адвокат? Или из-за того, что он плохо вел ваше дело?
– Нет, я думаю, отношение судей было такое. Надо понять эту ситуацию в Лиепае. Там очень много было военных, много русских, и люди накапливали обиду. Надо как-то справиться и не быть больше жертвой, но, я думаю, травма все-таки глубока. Я вижу в Лиепае национальную гордость, излишнюю, возможно.
– Давайте вернемся к офицерским женам.
Я пороха не нюхала, кирзачи не надевала, винтовку в руках так и не держала
– Я прожила в военном городке пять лет и начала искать мою героиню с красными волосами. Я потеряла ее номер и так и не нашла ее. Пыталась с другими связаться. Но они как-то исподлобья смотрят на меня: война на Майдане, тут какая-то латышская писательница. Я не журналист, если мне не открываются люди, я не могу давить. Пошла на одну встречу с русской женщиной и латышкой. Они начали спорить про те времена, и оказывается, что каждый воспринимал все по-своему. Про парад одна говорит: "Мы с удовольствием ходили". Другая: "Нас туда загоняли". И я поняла, что это параллельные миры, которые по сей день существуют и не пересекаются.
Еще у меня была встреча с офицером преклонных лет, он очень интересно рассказывал. Но он скакал с 20-х к 80-м и обратно, и я поняла, что у меня нет цельности. Когда женщина мне рассказывает, как она ребенком шла ранним зимним утром, и светили звезды, и она видит Морской собор, который тогда был матросским клубом с флагами вместо крестов, и она понимает, что что-то здесь не то, я все это принимаю до слез и могу передать. Я думаю, что мое название заступится за меня, потому что женщины воспринимают мир по-другому. Хотя немного не хватало, что я пороха не нюхала, кирзачи не надевала, винтовку в руках так и не держала. Но я не смогла.
Я хотела показать два мира: латышский на одной стороне канавы, русский – на другой. Внешне они различны, а внутренне везде одно и то же
Была такая женщина, которая приехала, я уже не помню, откуда, издалека, с чемоданами, поселились в квартире, а муж ушел. То, что у меня болит, – это то, что время героев прошло. Может быть, оно и возродится, но я как ребенок, зачатый во время стагнации, не могу похвастаться, что я вижу этих героев вокруг. Даже в женщинах больше героизма. Главная героиня родилась в 50-е годы, отец у нее капитан, ветеран войны, вспоминает Ленинград. Она выходит замуж за неудачника. Он не карьерист, у него совесть есть, а силы нет. Как и [Валерий] Саблин – он видел, что происходит, что разрыв между номенклатурой и народом огромен, эту систему блата, что идеалы только на конференциях, а на деле их нет. Был такой политрук, идеалист, хотел угнать корабль и взывать как на "Потемкине" к свержению номенклатуры. Он верил партии. Есть книга "Бунт в Рижском порту", там эта история описана. Он писал в прощальном письме: "Прощай, дорогая Ниночка!" Жертвовал собой и своей семьей, а в итоге она осталась одна. И он присягу-то свою нарушил во имя идеалов, и остался на "губе" Дон Кихотов рисовать на листках. Мне так рассказывали гиды. Я хотела это описать в романе один к одному, но у меня по годам не вышло, и я использовала эту историю как мотив. Как быть, если ты видишь, что все неправильно, ты любишь свою семью, свой народ, ты хочешь, чтобы все было по-настоящему, и нарушаешь присягу?
– Что с ним произошло в результате?
– Расстреляли.
– А в вашем романе?
– Там про жену больше. У меня даже слезы на глаза выступили, как она уже в 90-е годы читает его письмо, в YouTube можно найти. Мне очень больно было за нее. Мне кажется, он вложил не в то свои силы. Я не думаю, что враг – это национализм или государство, уклад, политика. Идеал тоже может стать идолом.
Я хотела показать два мира: латышский на одной стороне канавы, русский – на другой. Внешне они различны, а внутренне везде одно и то же. Неудачник-муж, жена властная, пилит его, отец жены капитан, а он только лейтенант, и так им и остается до конца. И он начинает изменять жене и западает на молодую латышскую девушку. У меня там одна ужасная героиня, воплощение зла, старуха, которая только и делает, что ругает ее "фашисткой недобитой". И меня упрекают: опять вы про это, что вы себе позволяете. Но я считаю, что я вообще совершила переворот, потому что мои симпатии принадлежат главной героине, прототипом которой я отчасти являюсь. Она русская, и она прощает мужа, и к тому же она усыновляет ребенка мужа, который родился у любовницы. А он уехал в Россию в свой родной край.
– Бросил ее?
Он полез на крышу и вывесил там белую простынь как символ капитуляции
– Да, бросил. Любовница молодая, феминистка, которая хочет учиться. У нее отца нет, и она искала в любовнике отца подсознательно, она хочет просто жить для себя. Я смотрела материалы, оказывается, уже после революции была распространена "теория стакана воды": долой супружеские связи, секс – это только биологическая жажда. Вообще, роман начинается с того, что наступил 90-й год, и парень рассказывает, как он забрался на крышу собора. Это реальная история про сына мичмана. Можно сказать, что он тоже неудачник. У него был такой идеалистический протест, все вокруг вещи хватали, видики смотрели, а высшей цели никакой не было. И он полез на крышу и вывесил там белую простынь как символ капитуляции. Конечно, здравомыслящий человек может смеяться над такими эксцентричными выходками. Но это и есть героизм, просто не там расставлены точки опоры. Именно это было зачато в 70-е и вырвалось в 90-е. Значит, неправильно было ставить на социальный статус, на полированную секцию и джинсы.
