Ссылки для упрощенного доступа

Будьте как дети



Борис Парамонов: Одна из американских книжных новинок этого года – роман Брюса Даффи ''Несчастье мой бог: о беззаконной жизни Артюра Рембо'', вышедший в издательстве ''Doubleday'' и оживленно обсуждаемый в текущей прессе. Артюр Рембо (1854 – 1891) – гениальный французский поэт, писавший всего три года – с семнадцати до двадцати лет. После этого он бросил поэзию и уехал в Африку, в тогдашнюю Абиссинию; смертельно заболев, вернулся на родину и вскоре умер тридцати семи лет – возраст некоторым образом классический для поэтов: Пушкин и Маяковский ушли из жизни в этом возрасте. Зачем Рембо уехал в Абиссинию – так и неясно, ибо никакого особенного богатства там не нажил, хотя ходили слухи о разнообразнейших его авантюрах – добывал золото, торговал оружием и чуть ли не рабами. Но все эти авантюрные тайны бледнеют перед другой: почему гениально одаренный молодой человек оставил поэзию в том возрасте, когда ею по-настоящему начинают заниматься? Как бы там ни было, то, что Рембо сделал, ставит его в ряд подлинных реформаторов французской поэзии – таких, как Бодлер, Маларме и его приятель Верлен. Понятно, что такая жизнь не может не вызывать острого любопытства исследователей. Иногда хочется сказать, что заинтересоваться Артюром Рембо можно не только не зная его африканских приключений, но и не читая даже его стихов – достаточно взглянуть на его известную фотографию 1871 года: ангелически красивое и в то же время злое лицо; поневоле задумаешься о самой природе ангеличности.
У Пастернака ест небольшая статья о Верлене, где он, вспоминая в связи с ним Рембо, называет его ''чудовищем гениальности''. Действительно, Рембо загубил жизнь Верлена – по крайней мере внешний ее слой, затянув этого мелкого чиновника и добропорядочного семьянина в пьяное нищенское бродяжничество, Шлялись по дорогам, спали в сенных стогах, но иногда заглядывали в Брюссель и даже в Лондон. Однажды Верлен, выведенный из себя Рембо, выстрелил в него и ранил в руку, за что и отсидел два года. Но зла он на Рембо не держал, сохранил его стихи, и в общем это Верлену мы обязаны тем, что знаем поэта Рембо. Сам он напечатал только четыре стихотворения и книгу поэтической прозы ''Сезон в аду''. Верлен помаленьку печатал своего блудного друга, когда тот уже уехал в Африку и поэзией перестал интересоваться.
Вспоминается Цветаева:

А может – лучшая потеха
Перстом Себастиана Баха
Органного не тронуть эха?
Распасться, не оставив праха
На урну… Может быть – обманом
Взять? Выписаться из широт?
Так: временем как океаном
Прокрасться, не встревожив вод…


О Рембо и Верлене был сделан фильм Агнешка Холланд ''Полное затмение'', где Рембо играл замечательный Леонардо ди Каприо. Там их взаимоотношения показаны со всеми их примечательными подробностями.
Каковы эти подробности? Дадим слово Дэниелу Мандельсону, автору статья о Рембо в недавнем (29 августа) номере журнала ''Нью-Йоркер'':

Диктор: ''Многие читатели и критики называли их Адамом и Евой гомосексуализма, но факты говорят, что поскольку Рембо интересовался кем-то и чем-то помимо себя самого, он склонялся к женщинам. Позднее, в Абиссинии, он жил с поразительно красивой местной женщиной, носившей европейскую одежду, тогда как сам Рембо предпочитал туземные наряды. Трудно избежать представления, что Верлен, человек безобразной внешности, которая служила предметом грубых шуток Рембо, был для него всего лишь материалом некоего познавательного эксперимента, частью его программы обдуманного приведения в расстройство всех чувств, его юношеских амбиций пересоздать любовь, общественное устройство, поэзию. Рембо был холоден, как рыба, трудно увязать с ним какие-либо нежные чувства''.

Борис Парамонов: Как бы там ни было, в стихах Рембо очень явственно проступает его мизогиния, ненависть к женщинам. В его прозе – собрании коротких эссе под названием ''Озарения'' один из фрагментов, которые исследователи считают относящимся к реальному событию его жизни, Рембо пишет о неудачном опыте с женщиной, отождествляя себя с Основой – персонажем шекспировской комедии ''Сон в летнюю ночь'', превращенным под влиянием любви царицы фей Титании в осла:

Диктор: ''Всё стало мраком, превратившись в жаркий аквариум. Утром – воинственным утром июня – я стал ослом и помчался в поля, где трубил о своих обидах, потрясал своим недовольством, покуда сабинянки предместий не бросились мне на загривок''.

Борис Парамонов: В одном тексте ''Сезона в аду'' Рембо, считается, описывает в образе евангельской неразумной девы Верлена, а себя как ее инфернального супруга.
Лучший пример его мизогинии – стихотворение ''Венера Анадиомена'', в котором пенорожденная богиня любви предстает в образе уродливой проститутки, вылезающей из ржавой ванны:

Из ржавой ванны, как из гроба жестяного,
Неторопливо поднимается сперва
Вся напомаженная густо и ни слова
Не говорящая дурная голова.

И шея жирная за нею вслед, лопатки
Торчащие, затем короткая спина,
Ввысь устремившаяся бедер крутизна
И сало, чьи пласты образовали складки.

Чуть красноват хребет. Ужасную печать
На всем увидишь ты; начнешь и замечать
То, что под лупою лишь видеть можно ясно:

''Венера'' выколото тушью на крестце…
Всё тело движется, являя круп в конце,
Где язва ануса чудовищно прекрасна.


Перевод тяжеловат, он страдает всеми недостатками сложившейся в России практики переводить силлабо-тоническими метрами даже те стихи, что в оригинале следуют иным образцам просодии. У французов нет силлабо-тоники. Их надо бы переводить в той метрической манере, которую выработал зрелый Бродский, тоже ведь ушедший как от гладких, так и корявых ямбов. И всё же Рембо поддается переводу – у нас появляется представление о его скандально-новаторской поэзии. Она жива не только своими ритмами, но и яркими визуальными образами, ясными и на чужом языке.
На русском языке есть полный Рембо, представленный в серии Литературные Памятники издания 1982 года. Чтобы протолкнуть этот проект, составителю и переводчику Н. И. Балашову пришлось не раз прибегать в сопроводительной большой статье и комментариях к советским идеологическим клише – например, сделать из Рембо поклонника Парижской Коммуны и утопического социалиста или утверждать адекватное претворение его новаторства в поэзии французского Сопротивления. Обычно тут называют два имени- Элюар и Арагон, но ведь оба – яркие представители сюрреализма 20-х годов, и вот сюда действительно можно вести Рембо. А если проецировать его на квази-политическое поле, то нужно поминать не Коммуну, а Май 1968 года во Франции. Антибуржуазность Рембо несомненна, но буржуа он понимает не в смысле Маркса, а в смысле Флобера. Рембо не социалист, а беспрограммный бунтарь, анархист. Тем не менее, повторяю, по этому советскому изданию можно составить более или менее ясное представление о Рембо, и не только о его стихах, но и об источниках его поэтики.
Составитель цитирует программный документ – письмо Рембо к Полю Демени:

Диктор: ''Писатели были чиновниками от литературы: автор, создатель, поэт – такого человека никогда не существовало!
Первое, что должен достичь тот, кто хочет стать поэтом, - это полное самосознание. Он отыскивает свою душу, ее обследует, ее искушает, ее постигает. А когда он ее постиг, он должен ее обрабатывать! Надо сделать свою душу уродливой, поступить наподобие компрачикосов. Представьте человека, сажающего и взращивающего на своем лице бородавки.
Я говорю, надо стать ясновидцем, сделать себя ясновидящим.
Поэт превращается в ясновидца длительным, безмерным и обдуманным приведением в расстройство всех чувств. Он идет на любые формы любви, страдания, безумия. Он ищет сам себя. Он изнуряет себя всеми ядами, но всасывает их квинтэссенцию. Он становится самым больным из всех, самым преступным, самым прОклятым – но и самым ученым из ученых. Ибо он достиг неведомого''.


Борис Парамонов: Это не только поэтика, но поистине программа новой чувственности, нового строя чувств, а точнее сказать - провозглашение хаоса как нового порядка. В терминах психоанализа – прорыв бессознательного и отдача на его волю. Рембо открывает для поэзии новые огромные пласты. Новация в том, что этот дионисический хаос он заковывает в строгую форму французского классического александрийского стиха. Да, собственно, это и не новое, а заново открытое вечное: синтез Аполлона и Диониса. Производится смелое обогащение поэтической тематики, и тогда появляются такие образы, как вышецитированная Венера или старый священник, тужащийся на горшке и возводящий глаза к небу (стихотворение ''На корточках''). Или – нельзя не процитировать – ''Искательницы вшей'' - само название которого бросает вызов поэтическому канону (цитирую перевод Бенедикта Лившица):

Когда на детский лоб, расчесанный до крови,
Нисходит облаком прозрачный рой теней,
Ребенок видит въявь склоненных наготове
Двух ласковых сестер с руками нежных фей.
Вот усадив его вблизи оконной рамы,
Где в синем воздухе купаются цветы,
Они бестрепетно в его колтун упрямый
Вонзают дивные и страшные персты.
Он слышит, как поет тягуче и невнятно
Дыханья робкого невыразимый мед,
Как с легким присвистом вбирается обратно -
Слеза иль поцелуй? - в полуоткрытый рот.
Пьянея, слышит он в безмолвии стоустом
Биенье их ресниц и тонких пальцев дрожь,
Едва испустит дух с чуть уловимым хрустом
Под ногтем царственным раздавленная вошь.
В нем пробуждается вино чудесной лени,
Как вздох гармоники, как бреда благодать,
И в сердце, млеющем от сладких вожделений,
То гаснет, то горит желанье зарыдать.


Исчерпывающий образ поэзии Рембо – самое знаменитое его стихотворение ''Пьяный корабль''. Пьяный корабль – это образ человека и поэта, освобожденного от тирании дневного сознания, рационального эго, отдавшегося потоку бессознательного. Это хаос, бросающий вызов культуре, рациональному, то есть буржуазному, строю жизни. Поэт готов вернутся в воды Европы, но единственный образ, его в ней привлекающий, – мальчик, пускающий по луже бумажный кораблик, а не торговые суда под всеми флагами.
Самого Рембо одно время было принято называть – поэт-ребенок. Дети вообще гениальны – поскольку ближе к источникам бытия, еще не отравленным артефактами культуры. Случай Рембо интересен тем, что эту инфантильную гениальность он сохранил в пубертатном возрасте, выразив ее в темах, вполне, так сказать, половозрелых. Удивительно то, что поэзия в его случае не удержалась как культурная установка, как школа слова. В романе Брюса Даффи ''Беззаконная жизнь Артюра Рембо'' Верлен говорит на его похоронах: ''Когда он вырос, дитя в нем умерло''. А вот что пишет Дэниел Мендельсон в ''Нью-Йоркере'':

Диктор: ''Конечно, загадка отречения Рембо может быть в конце концов и не так таинственна. Непримиримые крайности его мысли и поведения легче понять, когда мы вспомним, что Рембо-поэт так и не стал взрослым: метания между порыванием и презрением, сентиментальностью и порочностью вполне обычны у подростков. Сюрреалист Андре Бретон называл Рембо истинным богом полового созревания. Как Сэлинджер, другой знаменитый певец юношеских переживаний, Рембо просто-напросто обнаружил, когда вырос, что мучительный предмет этих переживаний исчез. Больше сказать ему было нечего''.

Борис Парамонов: Здесь интересно упоминание Сэлинджера, тоже ведь замолчавшего после первых триумфов. Сейчас гадают – найдутся ли после него рукописи, накопившиеся в полувековом молчании. Думаю, что нет. Впрочем, Сэлинджер мог утешаться тем, что прожил до девяноста лет – в отличие от Рембо, умершего в тридцать семь.

Партнеры: the True Story

XS
SM
MD
LG