Ссылки для упрощенного доступа

Не знаю, как перевести


Страница рукописи романа А.С. Пушкина "Евгений Онегин". Репродукция.
Страница рукописи романа А.С. Пушкина "Евгений Онегин". Репродукция.

Хотелось бы отмахнуться от того факта, что депутаты от ЛДПР все-таки внесли в Госдуму законопроект, запрещающий использовать иностранные слова, если в русском языке есть их аналоги. Ясно же, что идея никакой критики не выдерживает. Любой школьный учитель словесности, тем более ученый-лингвист, это подтвердят. Однако Владимир Жириновский обладает уникальным даром угадывать настроения толпы. Когда избирателей нужно отвлечь от насущных болезненных проблем, роста цен и тарифов к примеру, у лидера ЛДПР всегда наготове предложение, способное вызвать в простодушной части общества бурную дискуссию. А законопроект, направленный на искоренение иноязычных заимствований, такую реакцию вызвать может. Любимый тезис многих и многих: русский язык портится и гибнет. Далее возможны варианты из-за чего. В числе непременных причин – внедрение слов из других языков.

И тут на память всегда приходит непримиримый борец с иноземщиной президент Академии Российской Александр Семенович Шишков. Это его Пушкин, позволивший себе нерусский оборот в «Евгении Онегине», поддразнивал: «Шишков, прости: не знаю, как перевести».

Шишков был архаистом. Он считал, что для обозначения всех новых явлений и предметов слова можно найти в церковнославянском языке. На худой конец – сконструировать их из славянских корней. Вместо «геодезия» – «землемерие», вместо «анатомия» – "трупоразъятие». Владимир Жириновский с его словами-фантазмами – верный последователь Шишкова. Будто с начала 19-го столетия наука совсем не развивалась. То, что простительно первым российским лексикографам, никак нельзя простить людям 21-го века. Это первые российские лексикографы были убеждены, что у языка нет истории, что это абстрактное и неизменное во времени явление. Законопроект ЛДПР предполагает отбросить нацию во времена Шишкова, когда еще слыхом не слыхивали о законах исторического развития языка.

Обычный, пусть даже просвещенный читатель не всегда отдает себе отчет, какая глубокая пропасть уже отделяет нас от языка Пушкина и его современников. Иное дело лингвисты-текстологи. Литературные произведения они изучают не только по книжкам, но и по рукописям. Тут скажем спасибо русским классикам, сохранявшим и беловые варианты, и черновики. Главное же, там, где рядовому читателю все ясно, у лингвиста-текстолога – сплошные вопросы. Порой ответы лежат на поверхности. Порой их не суждено найти. Причин много, и одна из них – перемены в правописании. Многие строчки даже хрестоматийных произведений 19-го, «золотого века» русской литературы современники понимали иначе, чем мы, нынешние. Самый простой пример, понятный всем, кто хоть раз держал в руках дореволюционное издание: до известной реформы языка существовали две буквы, которые потом слились в одну. Это i (десятеричное), а также и (восьмеричное). Эти буквы служили для обозначения одного и того же звука, но – разграничения смыслов слова.

Руководитель Центра лингвистической текстологии и стиховедения Николай Перцов однажды в качестве примера напомнил мне такую строчку Баратынского – «Могилы мир печальный»:

Слово "мiр" означало вселенную, а "мир" покой. Читатель сразу видел, о чем идет речь. Конечно, можно возразить: что имеется в виду, понятно из контекста. В ряде случаев это так, но не всегда. Бывает, можно понять и так, и эдак. Когда мы видим в современном издании вот это "могилы мир печальный" – что это? Это может быть и покой могилы, а может осмысляться и как вселенная, вселенная Смерти.

Сейчас никто в здравом уме и трезвой памяти не станет требовать возврата в современную графику и десятеричного. Как говорится, поезд ушел. Больше ста лет прошло. Правила изменились. Точно так же обстоит дело с заимствованиями. Как известно, язык вмещает их в себя ровно столько, сколько может вместить. Лишнего не возьмет. А если и возьмет – на пробу, то вскоре отторгнет.

Партнеры: the True Story

XS
SM
MD
LG