Наблюдая в последние годы за противостоянием российской оппозиции и силовых структур, сравнивая с горбачевской эпохой, когда начались массовые выступления против власти, о чем напомнила годовщина событий в Вильнюсе, делаешь вывод, что силовые структуры в позднем СССР были совершенно не готовы к жестокости, с которой в современной России пресекаются попытки граждан заявить о своих конституционных правах.

И дело было не столько в гуманности советского режима, сколько в том, что, например, среди командиров и солдат дивизии Дзержинского, куда я попал служить и подразделения которой участвовали во всех внутригосударственных конфликтах, существовал страх перед любым нарушением законности. Иными словами, бывшая карательная дивизия Берии стала беззубой в силу того, что командование стремилось сделать ее образцовой.

Опасаясь конфликтов на национальной почве, в дивизию брали только славян; опасаясь косяков в увольнении – увольнительные отменили; борясь с неуставными отношениями – отбирали новобранцев без приводов в милицию. За нарушения бойцов откомандировывали в конвойные подразделения в “расстрельные” зоны до конца срока службы. А ведь за несколько лет до этого, как рассказывали, солдаты, находясь в оцеплении на концертах, в наседавших толпах фанатов срывали с девушек золотые цепочки. Все это жестко искоренялось. Анкеты призывников внимательно изучались, и то, что я попал в "Дзержинку", вызвало у меня сильнейшее удивление.

Узнал я об этом, как и мои сослуживцы, только по прибытии в часть. В военкомате призывникам о будущем месте прохождения службы не сообщали, боясь многочисленных отказов служить во внутренних войсках. Некоторые стыдились писать товарищам, где они служат. Для меня до сих пор остается загадкой, как я попал в "Дзержинку" в Первый Краснознаменный полк, честно написав в анкете, что мой отец находится в заключении. И больше того: он бывший сотрудник милиции. Я подозревал, что кем-то допущена ошибка и что в скором времени она обнаружится. Но возможно, что и сам вызвал к себе пристальное внимание за свои, как теперь говорят, либеральные взгляды.

Была горбачевская перестройка. На гражданке я вращался в арт-тусовке, где о происходящем в стране говорили открыто. За пару дней до моей отправки на призывной пункт состоялась премьера “Собачьего сердца”. Попав на службу, я ждал очередного номера “Огонька” в библиотеке воинской части, а потом мы с товарищами обсуждали какую-нибудь “антисоветскую” публикацию. Мы делали это не шепотом, и командир роты дважды проводил со мной воспитательные беседы. После присяги меня вызвал начштаба батальона, известный тем, что в бытность его командиром роты один из солдат выбросился из окна с криком “Наша рота лучше всех!” В разговоре он спросил о судимости отца. На следующий день я был отстранен от несения караулов и отправлен в наряд по кухне. Через несколько дней ротный объявил, что я откомандирован из части, что означало отправку в конвойные войска.

Я получил на руки "парадку", и взводный повел меня в штаб за бумагами. Перед этим он сказал, что доставит меня на вокзал. Выйдя из штаба, лейтенант был немного озадачен. На трамвае мы добрались до Измайловского парка, и по дороге я понял, что ни на какой вокзал мы не собираемся. Дальше, уже на автобусе, мы ехали по Горьковскому шоссе, тут взводный и сказал, что меня решено оставить в дивизии. Меня определили в квартирно-эксплуатационную часть банщиком. Так что поступили со мной гуманно.

Кроме подразделений, приходивших в дивизионную баню по графику, к нам сразу отправляли бойцов, прибывших из командировок в регионы. Общаясь с побывавшими там ребятами (в основном с земляками, с которыми в армии быстро знакомишься), я не раз слышал о сильном сопротивлении приказам командования со стороны солдат и младших офицеров не только из-за страха, что ответственность за возможное кровопролитие свалят на них, но и о моральной неготовности к жестоким мерам.

А теперь представьте, что если бы вместо жидких цепей из солдат-дзержинцев площади и улицы городов были бы, как сейчас, заполнены черными полчищами омоновцев, готовых на все. И каким чудовищем выглядит нынешняя диктатура спецслужб по сравнению с перестроечным СССР.

Алекс Захаров – интернет-писатель, автор романа "Полоний". Находится в Финляндии, ожидает от властей этой страны ответа на запрос о предоставлении политического убежища