Александр Генис: «Мыльная опера меняет мир» - с таким недвусмысленным пафосом озаглавлена статья в недавнем выпуске «Ньюйоркера», которую мы сегодня представим слушателям. Но прежде, чем рассказать, как и зачем невзыскательный жанр телесериала взялся переделывать нашу жизнь, нужно сказать несколько слов об истории и природе этого самого популярного феномена массовой культуры.
Диктор: Свое имя «мыльная опера» получила от спонсоров – производителей мыла и стирального порошка. Для рекламы этого товара им нужна была «подходящая» рама – передача, обращенная в первую очередь к женщинам, занятыми стиркой. Так в начале 30-х на американском радио появились первые мыльные оперы – драматические сценки, описывающие банальные семейные неурядицы. Телевидение, мгновенно распознав потенциал жанра, уже с начала 50-х годов стало показывать мыльные оперы, завоевавшие беспрецедентно огромную аудиторию во всех станах мира.
Александр Генис: Несмотря на все свои победы, эстетический авторитет мыльной оперы предельно низок. Всегда считалось, что это - низкопробное зрелище, рассчитанное на неразвитый вкус домашних хозяек.
Однако в самые последние годы за мыльную оперу взялась американская Академия, выпустившая уже около ста серьезных аналитических монографий, трактующих якобы примитивную поэтику этого жанра.
Общий вывод исследователей таков: мыльная опера обладает свой художественной спецификой, которая ее делает не столько протезом Голливуда, сколько антитезой ему. В отличие от фильма с его окончательной правдой финала, сериал живет вечно, ибо каждая его серия, как каждый новый день, приносит новые сюжетные повороты. Этот органический натурализм приводит к парадоксальной ситуации: мелодраматичная и сентиментальная мыльная опера ближе к жизни, чем к искусству.
Пришла пора применить этот теоретический вывод на практике. Популярная, как футбол, мыльная опера может оказаться более гибким и универсальным орудием перемен, чем, например, война и школа. Поэтому авторы мыльных опер решили использовать этот «жизнетворческий» потенциал жанра в социальных целях, чтобы, как было сказано, изменить мир, в лучшую, разумеется, сторону.
Об этих экспериментах я попросил рассказать нашим слушателям Владимира Гандельсмана. Володя, я озаглавил тему нашей сегодняшней беседы очень пышно – «Мыльная опера меняет мир». Как вам кажется, справедливо ли такое утверждение? Не слишком ли много пафоса? Конечно, тема выбрана не случайно. Знаю, что вы читали недавно статью об этом в «Ньюйоркере».
Владимир Гандельсман: Вышло так, что прежде, чем прочесть статью, о которой мы говорим, я перечитывал «Войну и мир». По-моему, книга соответствует многим обязательным правилам «мыльной оперы». Закрученность сюжета, медленное разворачивание действия, одновременное существование разных историй, в своих кульминациях по времени не совпадающих, - чтобы интерес у потребителя не пропадал. Впрочем, «мыльная опера» делается нынче из всего, - были «Мастер и Маргарита», «Живаго», будет и «Война и мир». Не сомневаюсь.
Александр Генис: Я тоже не сомневаюсь и очень этого хочу. Дело в том, что я горячо с Вами согласен. Рад найти единомышленника. Всегда считал «Войну и мир» - первой мыльной оперой, первым сериалом, да и первым фильмом, если на то пошло. Толстой изобрел кино (Эйзенштейн, правда, то же самое писал про Диккенса). По-моему, это - прекрасно. Если мыльная опера началась с такого высокого жанра, значит ей есть куда возвращаться. И иногда она это делает. 10-серийный «Декалог» Кислевского, по определению самого автора, и есть такая мыльная опера с теологическим сюжетом.
Владимир Гандельсман: Вот и славно. Но это лирическое отступление. А если говорить о реальной, стандартной продукции, то есть интересное новшество, о котором я не знал. Вот, представьте себе: в небольшом городке центральной Мексики дюжина государственных служащих обсуждают, что случится дальше с героиней мыльной оперы Рочио, 16-летней девушкой. Эти самые служащие не смотрят сериал, а пишут совместно сценарий. Мать Рочио, придумывают они, приходит с работы и застает своего племянника, насилующего Рочио. Но в полицию она не заявляет. Они обсуждают дальнейшие возможные ходы. Мать Рочио убивает племянника. Рочио совершает самоубийство. Рочио оказывается беременной. И так далее, и тому подобное. Эти женщины, придумывающие сценарий, работают в клиниках и имеют дело с девушками, чью судьбу сегодня облекают в форму теленовеллы.
Александр Генис: То есть они учатся рассуждать, как сценаристы. Обычных людей вовлекают в создание соуп-оперы. Раньше они были прилежными зрителями, теперь - соавторы.
Владимир Гандельсман: Вообще мир коммерции, как мне кажется, постепенно упраздняет творца. Посмотрите, что творится в изобразительном искусстве, в искусстве перформанса. Показали – и исчезло. Нет ничего. И не было. Не нужен Шекспир, простые акушерки напишут пьесу, и будет отлично. Что касается простых акушерок, то это мероприятие организовано центром, базирующимся в Нью-Йорке, который занимается вот уже два десятилетия использованием соуп-опер для борьбы с бедностью. Итогом занятий становится совместное творчество: пяти-семи-минутная новелла. В случае удачи новеллу услышат миллионы радиослушателей.
Впервые эта идея - «мыльная опера как средство социальных перемен» - была осуществлена мексиканским теле-продюсером Мигуэлем Сабидо. Метод Сабидо завоевал сотни стран - от Перу до Кении и Китая. Скажем, антиспидовая радиодрама недавно прошла в Танзании. Все это делается при финансовой поддержке Америки и ООН.
Александр Генис: Не значит ли, что слишком много надежд возлагается на мыльную оперу?
Владимир Гандельсман: Ну, это не просто помощь и предоставление возможности бедным женщинам отдохнуть. Они должны, как объясняют организаторы, отнестись к делу серьезно. Все, что касается здоровья, не должно быть подано прямолинейно, - это не просто наставление безграмотным женщинам, что надо обращаться в женскую консультацию. Нет. Вы должны закрутить сюжет, как в «Гамлете», и искусно сдобрить его наставлением. Очень искусно, ненавязчиво. Искусство, одним словом. Пройдя через тяжкие испытания (и это за 5-7 минут!) Рочио становится защитницей прав женщин-эмигранток и помогает многим из них. Ее насильник и кузен отправлен в тюрьму. Гениально!
Сабидо в одном интервью говорит, что в своих теленовеллах хочет затронуть тот участок мозга зрителя, который управляет эмоциями. У него существует некая «триединая теория мозга», которую он почерпнул в 70-е годы у знаменитого нейролога. Сабидо говорит: «Мало изменить отношение человека к чему-то, надо изменить его поведение».
Александр Генис: Звучит знакомо и подозрительно. Во всяком случае, для людей с опытом жизни в тоталитарных режимах.
Владимир Гандельсман: Очень подозрительно. Но попробуем отвлечься от воспоминаний. В своем творчестве Сабидо опирается на работы выдающихся психологов, таких, как Альберт Бандуро, профессор из Стэнфорда, - который показал еще в 50-е годы, что дети подражают взрослым, наблюдая насилие. Что надо дать людям такие примеры, которые бы их понуждали к определенному поведению, реалистические, конкретные примеры.
Александр Генис: Винить экран в насилии? Не знаю, Каин не смотрел телевизора…
Владимир Гандельсман: Согласен. Тем не менее, из этих дискуссий родились сюжеты Сабидо. Рассмотрим их поближе. С одной стороны - положительный характер, обычно по социальному статусу такой же, как усредненный зритель. На другом конце спектра – отрицательный персонаж, вроде подозрительной мачехи или головореза-мужа. И самый главный герой – своего рода Гамлет, сомневающийся, борющийся с собой и побеждающий в себе все плохое. Вот за ним наиболее пристально следит аудитория.
Успех к Сабидо пришел в 1974 году, когда ему разрешили поставить теленовеллу «Пойдем со мной», при этом президент мексиканского телевидения сказала: «Убью, если рейтинг понизится хотя бы на десятую процента». Сабидо не убили. Рейтинг возрос. И там уже прозвучала мощная агитация за образование. В кабинете учительницы Барбары, героини сериала, висят плакаты Министерства образования. Ее учащиеся идут в центральный офис, чтобы взять бесплатные буклеты, разъясняющие необходимость образования. На следующий день в реальный офис ломились молодые люди с тем, чтобы получить аналогичные буклеты. Миллионы молодых людей записались на спецкурсы. Вот результат показа этой вещи.
Александр Генис: Короче говоря, мыльные оперы все-таки меняют мир, в том числе и в лучшую сторону?
Владимир Гандельсман: Я не вижу в этом ничего плохого. Путь борются с насилием, с безграмотностью, со СПИДом, решают какие-то вопросы политического просвещения и так далее. Телесериалы завоевывают мир, - они в Танзании, в Уганде, в Бангладеш, в Йемене, - во всем мире.
Правда здесь одна, и она не имеет отношения к искусству: мыльная опера – один из эффективных способов распространения информации. Продолжительная мыльная опера Би-Би-Си «Стрельцы» первоначально была нацелена на фермеров и содержала советы по выращиванью продовольственных зерновых культур. Другим примером является трансляция на афганскую аудиторию мыльной оперы, которая содержала советы относительно соблюдения интервалов между родами, о лечении поноса… Вот с этим функциональным значением данного рода человеческой деятельности не поспоришь.
Александр Генис: Вы меня убедили. Последний вопрос – возможно, в сторону. Как Вы думаете, почему непривычные латиноамериканские сериалы завоевали с такой легкость российских зрителей? Помните – «Изауру», «Богатые тоже плачут»? Чем латинская мыльная опера купила наших соотечественников?
Владимир Гандельсман: Я думаю, что просто первые оперы были латиноамериканские потому, что дешевле было. Поэтому их купили. Если бы была американская, она бы тоже купила наших соотечественников. И не только наших. Покупают зрителей во всем мире. Секрет, мне кажется, в том, что мыльная опера - это не Лев Толстой, она потворствует стереотипам, а не разрушает их.
Александр Генис: Сейчас, когда расколотая войной в Ираке Америка ожесточенно спорит о роли нынешнего Буша и пределах власти Белого дома, особый интерес в обществе вызывает сам институт американских президентов – со всей его сложной историей и живописной мифологией.
В каноне национальных лидеров, как и в коллективной американской душе, каждый президент занимает свое особое место. Есть тут по-античному эпические личности, как Вашингтон, есть пророки, как Линкольн, есть недооцененные лидеры, как Трумэн, есть не прощенные, как Никсон. Однако в Америке никогда ни было президента, который бы так сильно отличался от всех других политиков, как Теодор Рузвельт. О нем не спорят, его любят, причем все. Мне он больше всего напоминает Индиану Джонса – ковбой с университетским образованием. Рузвельт (несмотря на сильную близорукость, из-за которой его звали «четырехглазым ковбоем») держал ранчо, объезжал мустангов, ввязывался в перестрелки, но никогда не расставался с тщательно запертым (чтобы не испортить боевой репутации) сундуком, где лежали его любимые древнегреческие классики, в оригинале, разумеется.
Страстный любитель природы, Рузвельт основал институт национальных парков, который перенял из Америк весь мир. Ему же Нью-Йорк обязан Музеем естественной истории, изрядную долю экспонатов которого искусный охотник Рузвельт добыл своим ружьем.
Историческое обаяние Теодора Рузвельта заключается не только в его президентских достижениях, вроде Панамского канала или мира в Русско-японской войне, за помощь в заключение которого он получил Нобелевскую премию, а в романтическом облике искателя приключений, президента, который умел жить не одной политикой.
Мне всегда казалось, что Теодор Рузвельт – лучший символ той «приключенческой» Америки, в которую мечтали сбежать мальчишки старых времен.
Именно о таком Рузвельте рассказывает книга Кандис Миллард «Река Сомнений», которую представит слушателям ведущая «Книжного обозрения» «Американского часа» Марина Ефимова.
КАНДИС МИЛЛАРД, «РЕКА СОМНЕНИЙ»
Марина Ефимова: Эта книга – о путешествии Теодора Рузвельта и полковника Кандида Рондона по дремотному и смертоносному притоку Амазонки с мистическим названием “ River of Doubt ” – Река Сомнений. Президент Тэдди Рузвельт относился к путешествиям, как к целительным (и даже спасительным) мерам против горя, меланхолии и стресса. Причем, по его мнению, чем трудней было путешествие, тем целительней.
Диктор: «Черная меланхолия не усидит за спиной всадника, если он едет достаточно быстро“, - говаривал Тэдди Рузвельт. В 25 лет он предпринял опасное путешествие в так называемые «Гиблые Земли» - “ Bad Lands ” штата Дакота. Он совершил это путешествие после того, как его мать и первая жена умерли в один и тот же день (первая – от болезни, вторая от родов). А после того, как он проиграл президентство Уильяму Тафту в 1909 году, Рузвельт отправился на роскошное сафари в Африку, где его небольшую группу сопровождало 260 носильщиков и слуг. Южная Африка утешила его и после другого политического поражения - 1912-го года.
Марина Ефимова: Путешествие, предпринятое после конца его президентского срока, Рузвельт решил превратить в научную экспедицию и пригласил на роль советчика и гида легендарного бразильского путешественника полковника Кандидо Рондона. Немногие знатоки Амазонки предупреждали Рузвельта, что Река Сомнений течет по самым непроходимым и опасным участкам джунглей, но бесстрашный Тэдди только сказал: «Если мне уготовано сложить голову в Южной Америке, то я вполне к этому готов». Не знаю, был ли к этому готов сын, которого Рузвельт взял с собой.
Диктор: «Каждый кубический дюйм леса, набитый дикой, ядовитой, агрессивной жизнью, участвовал в заговоре на человека. Если до вас не добирались змеи, пираньи, ягуары и анаконды, то доставала отравленная стрела, или малярия, или просто порез, который становился незаживающей язвой. Полковника Рондона на Амазонке знали, и его экспедиции пользовались такой печальной славой, что ему приходилось платить носильщикам в семь раз выше обычного тарифа. А когда в экспедицию с Рузвельтом он пригласил хорошего повара, тот в ужасе ответил: «Сэр, чем я заслужил такое наказание?»
Марина Ефимова: Еще не спустив лодок в коварные воды Реки Сомнений, путешественники уже были без сил и без провизии, потому что охота в джунглях, на которую так рассчитывал Рузвельт, оказалась невозможной – ему было не выследить дичь. В джунглях все были неуловимы, кроме человека. На середине пути Рузвельта свалила малярия. Приступ был сильный и затяжной. Боясь за жизнь попутчиков, для которых остановка в джунглях была большим риском, Рузвельт запасся смертельной дозой морфия и потребовал, чтобы поход продолжали без него. Но сын отказался его оставить. И Рузвельт, собрав всю свою волю, поправился.
Скорей всего, никто бы в этой экспедиции не выжил, если бы не полковник Рондон, и автор книги Кандис Миллард посвящает много страниц этому замечательному человеку:
Диктор: «Рондон стал неофициальным, но несомненным и всеми признанным лидером экспедиции. И Рузвельт, так же, как остальные 20 человек, охотно подчинился этому мудрому, спокойному и неунывающему человеку. Он спас всех в самый опасный момент путешествия, когда индейцы прибрежного племени «Синта Ларга» взяли их в плен и стали обсуждать судьбу незваных пришельцев: убить или отпустить. Рондон знал, что по традиции амазонских племен вопросы войны и мира решаются всем племенем. И он начал такую игру: заметив, что индеец наблюдает за ним, он клал на землю какой-нибудь соблазнительный подарок и уходил. То же самое по его совету делали остальные. И после долгого совещания индейцы разрешили всем 22-м путешественникам продолжать их путь».
Марина Ефимова: Несмотря на трудный характер Рузвельта, Рондон прекрасно с ним ладил, хотя позже сделал о нем в дневнике такую амбивалентную запись: “Я никогда не встречал более разговорчивого человека. Он разговаривал даже, когда купался, и во время еды, и когда греб в каноэ, и вечером около костра. Он говорил непрерывно, затрагивая все вообразимые и невообразимые темы“.
Книга «Река сомнений», помимо всего прочего, - замечательное описание путешествия. Вот что пишет о ней рецензент Брюс Баркот:
Диктор: «Автор книги Кандис Миллер долго была автором и редактором журнала « National Geographic », и в книге вы найдете потрясающие описания темных, парных джунглей Амазонки, сделанные со знанием предмета. Воспользовавшись необходимостью объяснить, почему опытный охотник Рузвельт не мог подстрелить на обед ни одной лесной твари, Миллер даёт поразительно интересный анализ той роли, которую играет маскировка в жизни и смерти обитателей джунглей. И читатель получает возможность заглянуть за кулисы драмы, которая постоянно разыгрывается на всех уровнях девственного тропического леса».
Марина Ефимова: Словом, «Река сомнений» Кандис Миллер - ближе к классической книге Джо Кэйна «Путешествие по Амазонке», чем, скажем, к биографической книге Эдмунда Морриса «Теодор Рекс». Её было бы интересно читать, даже если бы там не было Тэдди Рузвельта.
Александр Генис: Песня недели. Ее представит Григорий Эйдинов.
Григорий Эйдинов: У легендарного Тома Петти вышел новый сольный альбом: "Дорожный Компаньон" ( Highway Companion ). Хотя по звучанию - и даже составу - эта запись не сильно отличается от "Тома Петти и Сердцеедов", группы, с которой он ровно 30 лет назад впервые появился на мировой музыкальной сцене.
Сам Том Петти в молодости и не думал быть рок-звездой. Эта мысль пришла к нему, когда Элвис Пресли приехал во Флориду снимать свой очередной фильм. Тома заворожили съемки, которые шли на пляже недалеко от его родного городка. Вскоре после этого началось британская рок-интервенция под предводительством «Битлз» и «Ролинг Стоунз», и у Петти уже не было сомнений, кем он хочет стать, когда вырастит. Фильм Элвиса, кстати, назывался "Следуй за мечтой". Что Том с друзьями и начали делать в гараже его дома, где они наигрывали, как и сотни таких же мальчишек вокруг. Но в отличие от большинства соседских ребят, они доигрались до того, что стали на равных с теми, кого цитировали. Более того, многие из их кумиром позже записали версии песен Тома Петти. В 2002 году группа попала в «Зал славы рок-н-ролла». Том стал частью легендарной супер-группы "Трэволинг Вилбурис" месте с, прямо скажем, не менее знаменитыми Джорджем Харисоном, Бобом Диланом, Роем Орбисоном и Джефом Лином. На спутниковой радиостанции «Экс-Эм» Том ведёт очень интересную передачу "Затерянные сокровища", где делится со слушателями редкими рок-записями из своей коллекции.
При всем том, Том Петти сказал, что вскоре собирается удалиться от сочинения музыки и особенно разговоров с прессой. Это желание просто наслаждаться музыкой без постороннего шума, ощущается в его последнем альбоме. Состоящий из элегантных рок-баллад различной тяжести, диск возвращает автора - после долгого и непростого путешествия - к тому моменту жизни, когда он впервые влюбился в рок-н-ролл. Об этом - и одна из лучших песен альбома. Всё ещё путешествующий Том Петти: «Начало» ( Square One ).
Александр Генис: Сегодня (даже если не брать политику) у американцев меньше друзей, чем было 20 лет назад. И намного меньше – в два раза. К такому выводу пришли авторы пространного, широкомасштабного исследования с тревожным названием «Социальная изоляция в Америке». Согласно собранными учеными статистическим данным, у каждого американца есть всего два близких друга, с которыми он может поделиться по-настоящему важной новостью, такой как, например, смертельно опасная болезнь, потеря близких, разорение и тому подобные кардинальные житейские кризисы.
То, что раньше обсуждали с друзьями, теперь остается в семье. Чаще всего, главным, если не единственным другом стал брачный партнер. Конечно, еще американский философ Джордж Сантаяна говорил, что в современном мире супружеская любовь заменила дружеские узы древних, но за этой окрепшей брачной близостью маячит тень одиночества. Уж больно узок наш круг.
Что же изменилось в Америке за эти 20 лет? Какой новый фактор появился на социальной сцене?
Конечно – Интернет! С одной стороны он бесконечно расширил круг нашего общения, с другой – повлиял на характер дружбы. Об этом пишет в «Нью-Йорк Таймс Мэгэзин» Энн Хулберт:
Диктор: Всемирная сеть изменила самое определение дружбы, введя специализацию в систему наших отношений с другими людьми. Мы дружим иногда и по интересам. Интернет позволяет разнообразить общение, разлагая одну «закадычную» дружбу на мириад более прохладных, но интересных знакомств.
Александр Генис: Я это чувствую по себе каждое утро, когда проверяю электронную почту. Со многими из своих корреспондентов я никогда не встречался. Мы мало знаем друг о друге, с трудом представляем чужой образ жизни, но, найдя общий интерес, годами поддерживаем плодотворное и тесное общение, которое, в сущности, носит светский характер. На балу не принято было делиться домашними заботами. Теперь, как я понимаю электронный этикет, о них не приято говорить в Интернете.
Вопрос, однако, в другом: спасает ли Сеть от одиночества? Сегодня многие асоциальные, страдающие одиночеством люди заводят знакомства в Интернете, переписываются по электронной почте, проводя часы у компьютера. Возможно, Интернет им помогает. Но часы, проведённые у компьютера, отняты у общения лицом к лицу, что только усиливает ту самую социальную изолированность, которую должна была снять умная машина…
Понять, способен ли Интернет вылечить от одиночества, "Американскому часу" помогают социолог университета «Дюк» Линн Ловин и заместитель директора исследовательской организации "Интернет и американская семья" Джон Хорриган. С ними беседует наш корреспондент Ирина Савинова.
Ирина Савинова: Джон, давайте начнем с того, что обсудим причины нашей привязанности к Интернету.
Джон Хорриган: Люди обращаются к Интернету, потому что это могущественное и многогранное средство связи. В Интернете получают информацию и новости. В Интернете можно присоединиться к разнообразным электронным группам переписки, объединенным общими интересами. И все чаще в последнее время Интернет используют в качестве библиотеки. Электронная почта имеет огромное преимущество перед другими коммуникационными средствами — это ее асинхронность: отвечать на нее можно, когда захочешь, а не в момент ее связи, как с телефоном. И, конечно же, Интернет и электронная почта незаменимы для социальной поддержки.
Ирина Савинова: На этот же вопрос отвечает социолог Линн Ловин:
Линн Ловин: Контакт по Интернету тем хорош, что электронная почта замораживает и сохраняет временной интервал. Приведу пример. В университете офис рядом с моим занимает мой муж, он же - коллега по исследовательской работе. В течение дня мы десятки раз обмениваемся электронными посланиями: то я хочу переслать ему что-то увиденное, то вдруг хочу поделиться с ним мыслью, а если я этого не сделаю сразу, то она забудется. Конечно, можно позвонить ему, но электронная почта тем выгодно отличается от телефона, что на звонок нужно обязательно отвечать, беспокоя кого-то на другом конце провода, а э-мейл послал — и сделано.
Ирина Савинова: Широко распространенное среди психологов мнение гласит: послевоенная Америка часто тоскует от одиночества. Об этом, среди прочего, рассказывает популярная книга с кричащим названием: «Кегли в одиночку». Сегодня у американцев часто нет не только партнера для игры в кегли, но и не с кем поделиться новостями или поговорить по душам. Круг ближайших друзей сузился настолько, что в нем остаются лишь самые близкие родственники, часто - один супруги.
Действительно ли американцы настолько одиноки? На этот вопрос отвечает социолог Линн Ловин:
Линн Ловин: На это нужно смотреть по-другому. Американцы не стали более одинокими, у них стало меньше друзей, с кем они могут обсуждать сокровенное. Некоторые, правда, говорят о том, что у них слишком много контактов, но мелких, несерьезных. В век постоянного электронного общения мы по-новому смотрим на друзей. Социологи обнаружили, что у большинства людей есть только один-два человека, с которыми они могут обсуждать сугубо личные проблемы. И обычно - это супруги или партнеры. Резюме: не будем торопиться с выводами о растущем одиночестве. У американцев стало меньше дружеских связей, чем было раньше. И все.
Ирина Савинова: Часто ли мы обращаемся к Интернету, чтобы спастись от одиночества? (Говорит Джон Хорриган, заместитель директора исследовательской организации "Интернет и американская семья"):
Джон Хорриган: Нет, это не так, люди обращаются к Интернету не из-за одиночества. Исследования нашей организации показывают, что обращаются к Интернету по самым разным причинам, и одной из самых важных является желание оставаться в контакте с уже знакомыми людьми, развивать и совершенствовать уже завязавшиеся социальные контакты. Так что смысл общения в Интернете таков: главное - культивировать существующие контакты, а не добавлять новые.
Ирина Савинова: Нет ли тут парадокса: те, кто ищут контактов в Интернете, чтобы восполнить недостаток в общении, теряют время, которое они могли бы провести с друзьями. Отчего их социальная изолированность еще усугубляется.
Джон Хорриган: Наши статистические исследования показывают, что это не так. Время для Интернета находят другим путем: меньше смотрят телевизор, а не меньше общаются с глазу на глаз с друзьями, коллегами и членами семьи.
Ирина Савинова: А вот, что говорит о пользователях Интернета Линн Ловин:
Линн Ловин: Данные нашего исчерпывающего отчета за 2004 год о пользовании Интернетом убедительно показывают: те, кто проводит много времени в Интернете, мало чем отличаются от остальных людей. Они не какие-то социальные уроды, изолированные от всего мира.
Ирина Савинова: Может Интернет вылечить от одиночества? Говорит социолог Линн Ловин:
Линн Ловин: Ну, во всяком случае, Интернет создает у людей чувство, что они находятся в контакте с другими людьми. Нужно различать типы контактов в Интернете: очень тесные, личные, и более общие. Устанавливать тесные дружеские контакты Интернет не поможет. В Сети осуществляются социальные связи самые разнообразные, но поверхностные. Зато такие связи устанавливать через Интернет очень легко.
Ирина Савинова: Застенчивый затворник, да еще может не так уж привлекательно выглядящий, знакомится в Интернете. Отсутствие физического контакта облегчает ему задачу. Как сказывается анонимность в Интернете на характер отношений? На вопрос отвечает социолог Линн Ловин:
Линн Ловин: Анонимность помогает самовыражению, что ведет к некоторой игривости: человек придумывает для себя разные имиджи. Узнать человека по-настоящему в Интернете не представляется возможным. И отношения останутся поверхностными, и никогда не достигнут глубины или дружеской близости — ведь вы не узнаете человека, какой он есть на самом деле.
Ирина Савинова: Если все самые глубокие и сокровенные связи американцы ограничивают брачными партнерами, то какую роль в этой системе играют друзья?
Линн Ловин: Мы действительно становимся ближе к нашим супругам и партнерам. В результатах уже упомянутого опроса 2004 года они называются куда чаще, чем в 1985 году, теми близкими людьми, с которыми можно обсуждать серьезные вопросы. Результаты нашего исследования показывают, что американцы отдаляются от тех, с кем поддерживают контакты эпизодически (в это число входят и друзья), и становятся ближе к своим супругам или партнерам, то есть, к тем людям, с кем они постоянно в контакте и с кем могут обсуждать жизненно важные проблемы.
Ирина Савинова: Так в чем же рецепт лекарства от одиночества: расширять дружеский круг?
Линн Ловин: Совершенно верно. Мы характеризуем большинство американцев как социально изолированных. Это значит, что у них только один-два близких контакта. А это опасно. Социолог Клод Фишер, который ратовал за увеличение «социальной коммунитативности» (его термин), говорил: "Если у вас нет хотя бы одного-двух человек, с кем вы можете обсуждать серьезные вопросы, вы лишены по-настоящему крепкой социальной поддержки. Ведь если ваша опора, ваш единственный контакт умирает, вы остаетесь в одиночестве".
Александр Генис: Наша следующая рубрика - «Музыкальный альманах», в котором мы обсуждаем с критиком Соломоном Волковым новости музыкального мира, какими они видятся из Америки.
Даже в жарком летнем Нью-Йорке музыкальный календарь не знает отдыха. Так, недавно в городе состоялся крайне примечательный фестиваль фортепьянной музыки, с рассказа о котором мы и начнем сегодняшний выпуск. Прошу, вас, Соломон.
Соломон Волков: Да, действительно, Манес-колледж (это одно из престижнейших музыкальных учебных учреждений в Нью-Йорке) устраивает каждое лето международный фортепьянный фестиваль, на который приглашаются известные пианисты со всего мира. Они выступают с концертами и устраивают мастер-классы. На очередном фестивале, который проходит в эти жарчайшие дни, был специальный концерт, где пианист Лезли Ховарт играл вечер, посвященный русской романтической фортепьянной сонате. Это очень примечательное событие. Я внимательно наблюдаю за тем, как развивается ситуация с русской музыкой в Нью-Йорке. От того, как поворачивается ситуация с тем или иным культурным явлением в Нью-Йорке, зависит его международная судьба в обозримом будущем, в значительной степени.
Александр Генис: Это такая биржа.
Соломон Волков: Да. И я очень внимательно наблюдаю за тем, как на этой бирже акции русской культуры идут вверх, вниз или остаются на месте. Поэтому для меня очень важен сам факт такого специального вечера. Это устраивается, в основном, для студентов. Значит, устроители считают важным познакомить студентов с русской романтической фортепьянной сонатой. А нужно сказать, что вот это ответвление русской фортепьянной музыки, даже в самой России, на сегодняшний день далеко не самое популярное. В этом концерте прозвучали произведения Глазунова, Рахманинова, Антона Рубинштейна. Очень не часто они сейчас звучат даже в России. И к вершинам этого жанра русской романтической фортепьянной сонаты относится, так называемая, Гранд Соната - Большая Соната Петра Ильича Чайковского, его сочинение 1878 года. Оно до сих пор не вошло в мейнстрим.
Александр Генис: Почему?
Соломон Волков: Сам Чайковский, вообще, был человек очень невротический и чересчур самокритичный, и он по поводу этого сочинения говорил, что там у него, дескать, «жиденькие и дрянненькие мысленки». И когда кончил его, то это ему показалось несколько сухой и сложной вещью. Совершенно не справедливо. И я, в данном случае, позволю себе не согласиться с Петром Ильичом, который частенько зря сам на себя возводил поклеп. Великолепная музыка! Она, действительно, сложна по конструкции и по форме, ее нужно уметь собрать и, потом, нужно уметь найти ключ к этой эмоции. На самом деле, это очень трудно, на сегодняшний момент. Замечательно играет эту музыку Плетнев, в частности, и, вообще, Чайковского и эту сонату. И мне было любопытно сравнить с записью этой же самой сонаты… Был такой великий пианист Константин Игумнов, который умер еще в 1948 году. Он был таким звеном от Чайковского, и дальше все шло через него, через игумновскую школу. И мне казалось, что тут я найду подлинного Чайковского и ключ к подлинному Чайковскому. И насколько же я был удивлен, я уже несколько раз ставил запись с Игумновым, и каждый раз я натыкался на то, что мое ощущение, что это нечто крайне зажатое, неуклюжее и эмоциональное и мне ничего не говорит. А вот Плетнев нашел вот этот ключик. Там он пафос этой музыки и ее лирику передает на уровне современной эмоции. На самом деле, это акт эквилибриста на проволоке, найти это равновесие и так, чтобы это все воспринималось без фальши. То есть, у него нет преувеличения ни в сторону пафоса, ни в сторону некоей сентиментальности. Это одновременно и сдержанно, но не так сдержанно, как у Игумнова, который, явным образом, (что для меня крайне удивительно) стесняется этой музыки. Плетнев ее совершенно не стесняется, он ее ощущает как свою, и вот это ощущение абсолютнейшей современности этой музыки он и передает нам. Думаю, что это именно то, что привлекло и американцев в этом сочинении. Итак, Большая Соната Чайковского в исполнении Михаила Плетнева.
Александр Генис: Вторым номером нашей программы будет весьма загадочная история одного композитора, которую нам сейчас расскажет Соломон Волков.
Соломон Волков: Зовут этого композитора граф Джиочинто Шельси, что уже само по себе звучит очень экзотично. Он родился в 1905 году в Италии, а умер в 1988 году в Риме, то есть прожил долгую жизнь. И жизнь эта была крайне эксцентрична. Он жил взаперти, почти ни с кем не общался, и сочинял он тоже крайне своеобразным образом. Он был дилетантом, никогда нигде не учился. У него стояли какие-то электронные клавишные инструменты, и он на этих инструментах у себя дома часами и часами импровизировал, записывая свои импровизации на пленку. И абсолютно не удосуживаясь эти импровизации расшифровать. Этим занимались другие люди, которые сами, добровольно, вступали с этим нелюдимым эксцентриком в общение и, попадая под его обаяние, о котором говорят все, кто с ним был знаком, начинали ему служить. А Шельси был мистиком, он находился под влиянием индуизма, увлекался йогой, для него образцами были наши соотечественники Гурджиев и Блаватская - нынче имена, которые всем известны. И почти все его сочинения, которые другие люди записывали и аранжировали, так или иначе связаны с этой идеей индуизма. Одно из его сочинений – трилогия – которую он считал своей звуковой автобиографией и работал над ней таким странным образом больше 10-ти лет. Там есть часть, которая называется «Катарсис», но на санскрите. Не берусь произнести, как это звучит, но по смыслу это то же самое. И он, случаем, встретился в 1974 году в концерте в Риме с виолончелисткой голландского происхождения Франсис Мари Уитти. Эта виолончелистка с 1974 и по 1988 год, когда Шельси умер, с ним сотрудничала. Она приходила к нему, они вместе занимались чем угодно, кроме музыки - медитациями, обсуждениями йоги, обсуждениями индуизма и учения Блаватской. Но также и работали каким-то образом над музыкой. И вот эта самая голландская виолончелистка появилась не так давно в Нью-Йорке, и в Колумбийском университете, в Итальянской Академии, дала часовой концерт без перерыва (нельзя было аплодировать) только из музыки Джиочинто Шельси. И этот композитор стал культовым, благодаря своей загадочной истории и тому, как эта музыка звучит. Это, действительно, нечто крайне необычное, эмоционально как бы волнообразное. Я даже не могу сказать, что это чистого типа «балдежная» музыка, какую принято ассоциировать с медитацией. Мне странно, как под такую музыку можно было медитировать - ум, за этой музыкой, не свободен от людских страстей, как мне кажется. Я слышу в этом клокотание каких-то неудовлетворенных эмоций. Вот, как звучит эта музыкам в исполнении женщины, которая знает ее лучше, чем кто бы то ни было другой. Франсис Мари Уитти, музыка Джиачинто Шельси «Катарсис».
Александр Генис: Августовский выпуск Альманаха завершит блиц-концерт, входящий в наш годовой цикл «Шостакович и Америка», приуроченный к 100-летию великого композитора. О чем мы поговорим сегодня, Соломон?
Соломон Волков: Я хочу оттолкнуться вот от какого факта. Недавно я получил очень любопытный, красиво изданный альбом, который называется «Самарское приношение к столетию Шостаковича». И я с большим любопытством этот альбом полистал. Почему «самарское приношение»? Потому что в Самару (а этот город назывался в советские времена Куйбышевом), как известно, во время войны были эвакуированы большинство правительственных учреждений, многие концертные организации, Большой театр, к примеру, все дипломатические представительства и туда же вывезли многих великих деятелей культуры по личному распоряжению Сталина. Там они нашли приют и, в частности, именно в Куйбышеве, в 41-м году, Шостакович окончил свою знаменитую «Седьмую симфонию». У «Седьмой симфонии» была траектория, какой не было никогда - ни до, ни после в истории жанра – и, думаю, что никогда уже не будет, потому что уникальными были сами обстоятельства. Во время войны человек создал произведение, которое посвящено этой войне, эту симфонию немедленно подхватывают, как мы теперь знаем и понимаем, по прямом указанию Сталина, и дальше все развивается как в каком-то сне, какой-то волшебной драматической истории. Потому что немедленно организуется премьера. 5 марта 1942 года оркестр Большого театра под управлением знаменитого дирижера Самосуда осуществляет куйбышевскую премьеру, 29 марта тот же Самосуд дирижирует симфонией в Москве. А уже 11-го апреля, через месяц с небольшим, это произведение получает Сталинскую премию. Такого никогда не было - ни до, ни после. То есть, вообразить, что было задействовано вокруг этого опуса, просто невозможно. Потому что дальше еще более необыкновенная история. На специальном самолете ноты этой музыки отправляются в Нью-Йорк. История доставки этой музыки - это вообще отдельный приключенческий роман. Она прибывает в Америку, там из за нее схватываются величайшие дирижеры современности – Кусевицкий, Стаковский, Тосканини - кто будет дирижировать первым. Побеждает Тосканини, потому что он считается наиболее последовательным антифашистом и, действительно, дирижером номер один. Он осуществляет премьеру на радио, сразу после этого Кусивицкий осуществляет симфоническую премьеру, сразу же десятки и десятки исполнений, с этой музыкой знакомятся практически миллионы, она у всех на устах, Шостакович появляется, первым из композиторов, на обложке журнала «Тайм». И, после этого всего, после невероятной рекламной шумихи, которая все это сопровождала (современники сравнивали исполнение «Седьмой симфонии», ожидания этого исполнения с аналогичной шумихой вокруг первого исполнения «Парсифаля» Вагнера в Нью-Йорке) после этого всего - легендарное исполнение 9 августа в осажденном Ленинграде, которое, если подумать, как все это делалось, это исполнение было организовано как крупномасштабная военная операция. То есть, для того, чтобы в этот день немцы не мешали бы в зале Ленинградской филармонии собраться на ленинградскую премьеру высшему командованию, чтобы не дай бог вражеская артиллерия не накрыла филармонию, была проведена крупномасштабная артподготовка. Тысячи и тысячи снарядов обрушились на немецкие позиции для того, чтобы заставить их замолчать на это время.
Александр Генис: Соломон, а как объясняется универсальное значение этой симфонии?
Соломон Волков: Это замечательное сочинение. Но каким бы великим не было это сочинение, какой бы великой не была эта музыка, мы знаем и другие симфонические опусы того времени, ничуть не худшие. Боле того, я считаю, что «Восьмая симфония» Шостаковича, в каком-то смысле, по музыкальным параметрам, может быть, даже превосходит «Седьмую». Ничего похожего у «Восьмой» не произошло. За этой невероятной судьбой «Седьмой симфонии», конечно же, стоит личная воля Сталина – диктатора сверхдержавы, который имел возможность такое осуществить.
Александр Генис: А почему в Нью-Йорке такой успех?
Соломон Волков: Потому что к этому подключилась американская пропагандистская машина и американцам, в тот момент, это было выгодно, потому, что это привлекало внимание широкой публики к новым союзникам, которых еще только-только обличали как варваров, атеистов, абсолютно безкультурных гуннов. А вот здесь был такой замечательный пример, и можно было показать – нет, и у них культура, и эта культура цветет под бомбами, под снарядами, некий символ сопротивления Советского Союза гитлеровскому нашествию. Это было в тот момент выгодно всем сторонам. И, вдобавок, это оказалось действиельно великое сочинение. Я хочу показать отрывок из музыки в исполнении Ленинградской филармонии под управлением Мравинского, который не является всем известной темой нашествия. Я хочу показать ту сторону этой симфонии, которая связанна с религиозным аспектом в ней. Когда Шостакович ее начинал писать, он задумывал ее как религиозное сочинение. Он даже думал хор туда включить и солистов, которые бы распевали библейские слова. Потом он от этого отказался. Может быть, и к лучшему, по ряду причин. Он был, в этом смысле, больше симфонистом. И я хочу показать, как религиозная тема в ней лишась слов и, уйдя под воду, тем не менее, себя проявляет. Этот хоральный зачин, струнные с их пафосным монологом, это то религиозное, что безусловно содержится в «Седьмой симфонии» Шостаковича.
