7

«

Марина Тимашева: 1 июня филолог Григорий Дашевский представлял у нас в программе книгу академика Андрея Зализняка «Слово о Полку Игореве». Взгляд лингвиста». В ней отстаивается традиционная датировка памятника, известного по школьным урокам литературы - именно как средневекового. А потом появилась в продаже… ну, не в продаже, это сильно сказано, а в маленькой книжной лавке у входа в Историческую библиотеку, книга главного скептика, историка Александра Зимина. Называется просто «Слово о полку Игореве», издательство «Дмитрий Буланин», 2006. Но профессор Зимин, как я понимаю, скончался более четверти века тому назад… С загадками книгоиздания (или книго – неиздания) поможет разобраться Илья Смирнов.

Илья Смирнов: Ещё очень молодым, по академическим меркам, человеком Зимин завоевал авторитет в достаточно замкнутом и строгом сообществе медиевистов. Мог рассчитывать на отличную официальную карьеру. Тем более, что методология его была вполне материалистическая - до сих пор ведь его, как живого, уличают в так называемом «позитивизме» апологеты «феноменологической герменевтики» и прочих новомодных оккультных направлений в историографии. Никаким диссидентом – антисоветчиком он тоже не был. И в той злополучной книге, которую я сейчас держу в руках, сказано прямым текстом, что «только марксистское понимание идеологических явлений… даёт надёжную опору для изучения памятников литературы и общественной мысли», а сам Маркс назван «гениальным». И это не фигуры речи, потому что в системе аргументации автора немаловажное место занимает анализ идейной направленность произведения – «Слова о полку Игореве» - в контексте социальных отношений, характерных для «периода феодальной раздробленности» на Руси. Или для другого, более позднего периода.

В общем, как прозрачно намекали солидные люди доктору исторических наук Зимину, быть бы ему академиком, если бы… Если бы не «Слово о полку Игореве». Захотелось самому разобраться в сомнениях, которые возникали по поводу «Слова» у самых разных людей, от русского классика Льва Толстого до французского слависта Андре Мазона. Результатом стал доклад в Институте Русской литературы и обширное исследование: «торжественно прекрасная песнь о ратных подвигах русских воинов» разобрана буквально по слову, а вывод, к которому склоняется исследователь – перед нами, бесспорно, выдающееся произведение, но не 12-го, а 18-го века, предполагаемый автор – Спасо-Ярославский архимандрит Иоиль. Подчёркиваю: для Зимина это была чисто академическая проблема, в ряду сотен других источниковедческих проблем, по которым приходилось полемизировать с коллегами. Политику в дело о «Слове» внесли другие, причем не со стороны, не из госбезопасности, а из самих же историков, которые воспользовались ситуацией, чтобы засвидетельствовать свой образцовый патриотизм. Вот к так называемому обсуждению гипотезы Зимина Отделением истории Академии Наук в мае 1964 года и было отпечатано на ротапринте его исследование, 660 страниц тиражом то ли 100, то ли 101 (тут источники расходятся) нумерованный экземпляр под расписку. Дальше сошлюсь на воспоминания одного из участников обсуждения – Владимира Борисовича Кобрина, который, кстати, участием этим похоронил и собственную карьеру.

«У входа в зал… стояли крепкие ребята - младшие научные сотрудники из сектора истории советского общества…, и строго проверяли приглашения у входящих. При мне, например, не пустили в зал… археолога и антрополога Михаила Михайловича Герасимова…» И так далее, желающие могут прочесть на сайте ВИВОС ВОКО: http://vivovoco.rsl.ru/VV/BOOKS/DANGER/PART_3.HTM

Конкретно о книге: «Все розданные экземпляры… подлежали сдаче. Стало известно и для чего: чтобы их уничтожить. И хотя я человек довольно дисциплинированный и законопослушный, я взбунтовался и решил свой экземпляр не отдавать. На самый последний день дискуссии, чтобы не было возможности поддаться слабости, я просто не принес книгу Зимина и лицемерно-смущенно сказал, что забыл положить в портфель. Около года мне время от времени звонили, требовали принести. Я отвечал, что-де обязательно, как-нибудь... Потом звонки прекратились. Так что и эта книга Зимина есть в моей библиотеке. Но я до сих пор с печалью вспоминаю сцены возвращения участниками дискуссии экземпляров исследования. Вот маститый ученый, много сделавший и сегодня делающий для развития науки, занимающий в наши дни очень благородную и прогрессивную гражданскую позицию, с подчеркнутым омерзением вытаскивает из портфеля три ротапринтных томика и, нарочито радуясь, что освобождает свой портфель от этого, отдает их сборщику из команды уничтожения...»

Оказавшись помимо собственной воли в оппозиции, Александр Александрович Зимин продолжал заниматься исторической наукой для себя, друзей и учеников, без оглядки на те учреждения, которые позволяют или не позволяют что-то публиковать. Подчёркиваю – не против них, а просто вне. И оказалось, что он работает для будущего! Через много лет после смерти учёного продолжали выходить его монографии: о боярской аристократии, о феодальной войне 15-го века, о «Русской правде» и оказывались новостями науки, а сам автор, таким образом, оставался полноправным представителем современной исторической мысли.

И вот исследование о «Слове…». Забавно: уже разрешили печатать любую политику, порнографию, что угодно, хоть нацистскую пропаганду, а это сугубо специальное исследование оставалось нецензурным. «И вот она, эта книжка…

Александр Галич:

Немножко пройдет, немножко,

Каких-нибудь тридцать лет,

Не в будущем, в этом веке,

Вот она, эта книжка,

Снимает ее мальчишка,

С полки в библиотеке,

А вы говорили: «Бредни!»,

А вот, через тридцать лет…

Илья Смирнов: Не через 30, как в песне Галича, а через 42 года, но лучше поздно, чем никогда. Солидный том в красной обложке под редакцией Валентины Григорьевны Зиминой и Олега Викторовича Творогова, доктора филологических наук, который, кстати, был и остаётся оппонентом Зимина, но оппонентом именно научным. И если у кого-то из слушателей создалось впечатление, что я в своих рецензиях как-то пристрастен к нынешней, постсоветской эпохе, то в данном конкретном вопросе – смотрите, полемика, невозможная в советское время, возможна сегодня, и это несомненный шаг вперед.

Не осмеливаюсь как-то в нее вмешиваться, только одно читательское замечание: у обеих сторон негативная аргументация выглядит убедительнее позитивной. То есть: намного легче посеять сомнение в аутентичности источника, который действительно стоит ну очень уж особняком среди древнерусских текстов, но намного труднее обосновать авторские права гениального конспиратора – стилизатора 18-го века. Похожая ситуация с Шекспиром, Вам, Марина, наверное, хорошо знакомая: пока читаешь Илью Михайловича Гилилова, соглашаешься: да, не мог человек со словарным запасом большим, чем у всей английской литературы, не иметь дома книг и не оставить внятного автографа. Всё-таки английские архивы более-менее сохранные. Но, с другой стороны, кто и зачем организовал такую грандиозную мистификацию? И как удалось сохранить её в секрете? Впрочем, наука ведь не претендует на абсолютную истину, и какие-то вопросительные знаки, может быть, так никогда и не разогнутся в восклицательные. Главное – чтобы вокруг них происходили нормальные дискуссии, а не политические митинги с аутодафе.

Марина Тимашева: В петербургском Музее политической истории открылась выставка «Культура и политика: от обличения до любви». Он открывает долгосрочный проект «Власть и общество» - цикл выставок, посвященных истории взаимоотношений различных сторон жизни общества с властью. Рассказывает Татьяна Вольтская.

Татьяна Вольтская: Политика и культура. В школе мы привыкли обозначать такой тандем более емко – поэт и власть. Это вечная тема. В России она была актуальна и во времена скоморохов, упраздненных царским указом, и во времена Пушкина, сподобившегося чести иметь цензором царя, и во времена сталинского террора, когда многие деятели культуры не только не наводили, но пламенно любили занесенный над ними топор, и сегодня, когда, несмотря на частично дарованные и частично отобранные свободы, проблема ангажированности творческой интеллигенции отнюдь не снята. Как выглядела эта ангажированность, эта любовь и эта ненависть людей искусства к власти, об этом и повествует выставка, первый герой которой – Державин, своей близостью к трону мечтавший просветить и смягчить самодержавие. Как долго длились эти иллюзии? Мой вопрос к одному из авторов выставки, старшему научному сотруднику Музея политической истории Юрию Соколову.

Юрий Соколов: Иллюзия была до сегодняшнего момента. Даже во время перестройки многие деятели культуры желали окультуривания власти. Именно поэтому они становились депутатами и взывали с трибун.

Татьяна Вольтская: Мне кажется, что это, скорее, краткая реинкарнация этих иллюзий. А ведь в долгий советский период деятели культуры таких иллюзий, по-моему, не имели, во власть не шли.

Юрий Соколов: Все шло параллельно. Все эти процессы с 18-го века, то затихали, то снова появлялись.

Татьяна Вольтская: Не обошлось, конечно, и без Пушкина. Уж его то взаимоотношения с властью были непростыми.

Юрий Соколов: Мы хотели поместить стихотворение Пушкина «Друзьям»: «Нет, я не лгу, когда царю хвалу слагаю…». Пушкин искренне верил, что власть может помочь.

Татьяна Вольтская: Но, в то же время, царская цензура.

Юрий Соколов: Мы показываем и это. Мы показываем стихи Пушкина, которые не публиковались в России, а были выпущены за рубежом. Мы задаемся вопросом, как власть относилась к деятелям культуры, почему она была заинтересована в участии деятелей культуры в политике? Потому что деятели культуры обладают особой способностью обращаться к людям. Власть пыталась все время приручить деятелей культуры.

Татьяна Вольтская: Юрий Борисович, скажите, пожалуйста, вы говорите о заинтересованности власти в деятелях культуры, и она вполне понятна. Мне всегда был интересна другая сторона вопроса – загадка этой очарованности властью, которая, в общем, была свойственна многим умнейшим и талантливейшим, даже гениальным людям.

Юрий Соколов: Это является, на мой взгляд, одной из черт менталитета российского народа. Это любовь к батюшке царю, доброму царю, и так далее.

Татьяна Вольтская: Да, но, все-таки, не всех поражал этот, как мне кажется, недуг.

Юрий Соколов: Не всех. У части людей, и мы их показываем, был трезвый взгляд на вещи. Мы показываем Виктора Некрасова, который написал «В окопах Сталинграда», и деятелей культуры, целый ряд которых подписали письма к Брежневу с протестом против реинкарнации культа Сталина. Скажу про еще один интересный экспонат. Лежит книга 1921 года, которая называется «Исповедь хулигана», с дарственной надписью Есенина Луначарскому. И есть еще один экспонат - Мережковский подарил Борису Савинкову свои военные дневники.

Татьяна Вольтская: Как мне кажется, не все так просто. Говорит историк Яков Гордин.

Яков Гордин: В воспоминаниях, Пушкин рассказывает, что он встретил Николая в Царском Селе (это уже 30-е годы), и как он с самоиронией говорит: «Подлость почувствовал во всех жилочках. Государь». Конечно, власть такого масштаба, в сознании человека не причастного к власти, выпадает из обычного круга представлений и ощущений. Недаром Черчилль к Сталину относился с большим интересом. Это - нечто выпадающее из быта. Человек, который может, как Сталин, казнить и миловать миллионы людей, по мановению которого роют стокилометровый канал, конечно, это не просто человек. Это представитель некоей другой силы.

Татьяна Вольтская: Высших сил.

Яков Гордин: Высших сил, в некотором роде. Что касается Пастернака. Вы знаете, ведь все случаи индивидуальны. Не помню, чтобы Есенина особо интересовал Сталин и члены политбюро.

Татьяна Вольтская: Нет, его интересовали чекисты.

Яков Гордин: Вот именно. Чекисты. Это люди, в руках которых жизнь и смерть. Эта тема для поэзии чрезвычайно важная. Есть такое апокрифическое известие, что когда молодая Ахматова спросила Блока, о чем стоит писать, он ей ответил: «Только о любви и смерти!». Так вот, это люди, за плечами которых стоит смерть, они ей управляют. И это чрезвычайно гипнотизировало. Также, как такой острый и умный человек, как Бабель. Конечно, он дружил (не в последнюю очередь это его и погубило), с Ягодой, потому что ему были страшно интересны вот эти люди, которые других людей бестрепетно убивают. Что это за существа такие? И у Есенина, я думаю, было более или менее то же самое. Хотя, в 20-е годы было модно дружить с чекистами. У Пастернака другое. Пастернак, который, как мы знаем, быстро отрезвел, категорически отрезвел, он пытался найти оправдание этой модели, этому стилю власти и своему собственному нейтральному, скажем так, лояльному поведению. Тут был мощный момент самоубеждения.

Татьяна Вольтская: Конечно, выставка не могла обойтись без Горького и его печально знаменитого лозунга - «Если враг не сдается - его уничтожают!».

Яков Гордин: Горький - это было такое развитие его дореволюционных позиций, ненависть к благополучным людям человека, который познал большое неблагополучие и, кроме того, это, конечно, такое утопическое мышление. Вообще, свойственная многим русским писателям вера в то, что можно переделать человека и вырастить новую замечательную породу людей в новой замечательной жизни.

Татьяна Вольтская: Но он же осознал этот крах.

Яков Гордин: Так все они, рано или поздно, как мы знаем, плохо кончили.

Татьяна Вольтская: От времен советской власти выставка ведет к современности. Таблички с кресел депутатов Ленсовета, шарф с надписью «Шендерович», когда писатель шел на выборы, и многое другое.

Юрий Соколов: Совсем недавно мы получили материалы Олега Басилашвили, который был народным депутатом РСФСР во время перестройки. Он передал нам целый ряд своих документов. Имеются в виду документы его выступления в 1991 году в поддержку Ельцина, есть даже фотография, где он, в начале июня 1991 года, когда Ельцина избрали президентом, читает речь от депутатов Верховного совета.

Татьяна Вольтская: Есть и огромный лист с подписями коллектива БДТ в поддержку Ельцина. Но это тоже из области иллюзий. Мне, вообще, кажется, что эту тему можно разделить на область иллюзий и область страстей. С иллюзиями все более или менее ясно – это надежды, возникавшие у людей искусства в определенные времена и, как правило, быстро угасавшие. Со страстями, как всегда, сложнее. Я подозреваю, что зловещие тираны притягивали творцов как пропасть, как лестничный пролет.

«Все, все, что гибелью грозит,

Для сердца смертного таит,

Неизъяснимы наслажденья,

Бессмертья, может быть, залог!».

Страшный залог, конечно, но лучше Пушкина пока никто не сказал.

Марина Тимашева: В Липецке прошел небольшой рок-фестиваль. Судя по рассказу Андрея Юдина, организация и атмосфера фестиваля напоминала о том, что происходило в Москве или Петербурге в середине 80-х, правда, той «молодой шпаны, что сотрет нас с лица земли», как пел Борис Гребенщиков, все еще, кажется, нет.

Андрей Юдин: В Липецке состоялся молодежный рок фестиваль. Впервые в Зеленом театре столетнего Нижнего парка звучала альтернативная музыка. «Рок против войны», или «Новая зеленая волна», как его назвали сами музыканты. По мнению организаторов этого музыкального фестиваля, музыка решает многие проблемы. Рассказывает художественный руководитель Нижнего парка Наталья Попова.

Наталья Попова: Идея – фестиваль против войны. Сейчас такая назрела тема. С удовольствием бы с ребятами с этими работала, потому что молодежи надо заниматься чем-то достойным. Это и занимает и, я думаю, что это очень правильно, что они этим занимаются. Предоставляем этот зал, какую можем посильную помощь оказываем. Пожалуйста, пусть работают. Будем с ними еще встречаться. Если это станет традицией - с удовольствием.

Андрей Юдин: Участники фестиваля – молодые рок музыканты, пробующие свои силы на большой сцене. Некоторые уже заявляли о себе на концертных площадках города. Группы «Орион», «Проект Ц», рок-коллектив «Усмань», «Группа лиц» порадовали меломанов, сыграв в стиле хэви-металл, хард-рок, не забыв при этом рок-н-ролл и регги. Говорит один из организаторов и участников фестиваля Илья Крылосов.

Илья Крылосов: Меня знают, как Ильича все музыканты. Группа у нас называется «Группа лиц». Подобного мероприятия, насколько мне известно, за всю историю Нижнего парка в Зеленом театре не проводилось никогда. Мы хотим более тяжелую музыку, чтобы она тяжело звучала, но звучала позитивно. Это новая школа, потому что мы используем все приемы и достижения современного рока и тяжелого металла. А поем мы о том, что нравится молодежи, о том, что она сейчас любит. Пик популярности сейчас – то, о чем мы поем. Собрались творческие объединения, которые смогли… Я считаю, что выступают практически все очень достойно.

Андрей Юдин: Роман Дубровин закончил Липецкое музыкальное училище искусств и заявил о себе на московских рок площадках, работая с группой «Кафе». Сейчас он один из активных участников и организаторов Липецкого рок фестиваля. Владеет соло гитарой и вокалом.

Роман Дубровин: Многие музыканты знают меня, как Дубровского или Столичного Доктора. Мы репетируем сейчас с командой учредителей этого фестиваля. Само название - «Группа лиц» - подразумевает, что в команде могут быть разные люди и играть разную музыку. Но сама команда это одно целое. Вообще, да, стиль рок-н ролл. Был маленький проект. Раз уж тяжелая музыка… Вообще, я играю разную музыку, я сторонник просто музыки, я за то, чтобы играли музыку независимо от того, что мне некоторые вещи не нравятся. Тем не менее, такая музыка должна быть.

Андрей Юдин: Катерина Пересторонина чувствует себя уверенно на сцене. Ведь она - единственная девушка участница рок фестиваля. Работает в автомагазине. Водит автомобиль «Тойоту-Ярис» и продолжает семейные традиции музыкантов, уверенно играя на бас гитаре, оснащенной самой современной электроникой.

Катерина Пересторонина: Я закончила музыкальную школу по виолончели. Тоже четыре струны. Бас - ладовый инструмент, в отличие от виолончели. Очень удобная штука, правда, стоит не очень дешево. Моя стоит около 700 долларов. С детства привыкла к такой музыке. Барабанщик наш - это мой родной брат, папа мой тоже играл в молодости. Если не делать упор на то, что я девушка и играю рок музыку, если не делать ставку именно на это, а просто играть, как и все, то почему нет. До этого играла в разных школьных группах. Я не стараюсь лезть вперед и обращать на себя внимание. Мне это дает отдых, контраст от работы.

Андрей Юдин: Дмитрий Хмыз виртуозно владеет соло гитарой и главный специалист по звуку. Дмитрий очень переживает, что сложно настроить аппаратуру на новой, открытой площадке. По его мнению, еще многое нужно сделать.

Дмитрий Хмыз: Я музыкой с детства занимаюсь. Такой у нас смешанный стиль – все подряд играем. Я тут все просто не успеваю один делать, попробовать аппаратуру…

Андрей Юдин: Необычный звук звенящих гитар, звон ударной установки заинтересовал самую разнообразную аудиторию. Отдыхающие в парке непременно заходили в зал открытого Зеленого театра. Тем более, что вход бы бесплатным. Я смог услышать от зрителей самые разнообразные впечатления.

Зритель: Кайф. Нормально.

Зрительница: Очень хорошая музыка и звучание. Мне понравилось. Я люблю все. Я люблю живую музыку.

Зритель: Достаточно качественно. Мне нравится.

Зрительница: Молодцы ребята, хорошее начало, резвость, молодость, энергия. Пусть продолжают.

Зритель: Альтернативной музыки настолько у нас мало в России, попса уже просто достала. Интересные ребята, особенно ребята с Усмани. При нашей экономической ситуации невероятно, что в таком маленьком провинциальном городе, буквально на несколько тысяч человек, присутствует такая великолепная группа.

Зрительница: Мне понравилось. Очень энергично, хорошо. Зажигает. Очень люблю электрогитару.

Андрей Юдин: Между тем, в сентябре состоится еще один альтернативный липецкий рок-фестиваль. Но только теперь звуки хард-рока будут греметь на сцене Дворца Культуры строителей.

Марина Тимашева: В самарском костеле открылась выставка, посвященная 100-летию храма. Подробности - у Сергея Хазова.

Сергей Хазов : Выставка фотографий и предметов из католического прихода, приурочена к дате освящения храма в 1906 году. Фотографии иллюстрируют жизнь католической общины в Самаре и историю костела, - рассказала одна из авторов выставки, служительница монашеской конгрегации сестра Мажена Виргус.

Мажена Виргус : Выставка посвящена столетию освящения этого храма. Храм был под другим названием. Мы достоверной информации, какому покровителю или святому он был посвящен в первый раз, не имеем до сих пор. Теперь он носит название Храм Пресвятого Сердца Иисуса. Выставка, прежде всего, показывает историю этого места от начала до нынешних времен. Обобщает все главные периоды.

Сергей Хазов : Проект самарского костела, стилизованного под готику, был заказан известному московскому архитектору Фоме Осиповичу Богдановичу, и чертежи его были даже опубликованы в петербургском журнале «Зодчий» № 12 за 1901 год.

Четыре года строительства обошлись прихожанам в 80 тысяч рублей. Надзирал за ходом сооружения собора выдающийся самарский архитектор Александр Александрович Щербачев. По преданию, каменщиков наняли в Нижнем Новгороде, так как в Самаре никто не умел вести готическую кладку.

В 1906 году храм вместимостью 1000 человек был освящен. На его фронтоне была укреплена большая металлическая фигура ангела, а внутри костела, помимо витражей и скульптуры, стоял большой орган, приобретенный общиной в Австрии за 5 тысяч рублей. Деревянное здание молитвенного дома было передано под жилище ксендзу.

В 1930 году костел, решением крайисполкома, был закрыт, в 1941 в здании разместился музей краеведения.

«В истории самарского костела, за сто лет его существования, происходило немало самых разных событий», - продолжает сестра Мажена Виргус.

Мажена Виргус: Потрясающим моментом было, когда мы находили информацию о закрытии храма. Момент той драмы, которую храму пришлось пережить. Мы нашли информацию новую, до сих пор неизвестную. Например, в фондах архивных есть информация, как раньше происходило изъятие церковного имущества. Как это вывозилось из церкви. Мы имеем информацию о том, как священник, который был настоятелем – ксендз Лапшиц - он заболел серьезно после того, как храм был передан под театральный техникум и клуб строителей. Клуб строителей просил средства на перестройку внутри храма. Была смета подготовлена, чтобы подготовить зал для клубной работы, так как он не исполнял ожиданий клуба. После этого, если бы этот проект был утвержден, от храма не осталось бы абсолютно ничего. Это было бы совсем другое здание. К счастью, коллегия архитекторов не разрешила этого.

Любая часть – любая колонна, любая деталь представляет огромную ценность. С точки зрения архитектуры и исторической ценности здесь все ценно. Если мы смотрим на изящность изделий, изящность деталей исполнения, видим очень большой труд строителей. Очень тщательная работа, очень красивые детали именно в интерьере. Все для нас в таком объеме все очень важно и ценно. Теперь так не строят.

Сергей Хазов : Десять лет назад костел официально вернули приходу, и сейчас в храме вновь проходят мессы. «К сожалению, в костеле пока нет органа – старый орган бесследно исчез в начале 30-х годов прошлого века», - продолжает рассказ сестра Мажена Виргус.

Мажена Виргус : На одной из фотографий в той части, где хор, видим органное оборудование. И предполагаем – где он, кто его демонтировал. Предположительно, он мешал. И его просто его убрали.

В этом храме еще очень много деталей можно сделать покрасивее. В первую очередь – тот же орган, который служил бы украшением службы, и служил бы красоте музыки. Вторая и очень дорогая деталь – витражи.

Сергей Хазов : В подготовке выставки, посвященной столетию самарского костела, служителям храма помогали простые прихожане. Рассказывает Светлана Васильева.

Светлана Васильева : Мы делали эту выставку вместе с сестрой Маженой. Как бы вспоминаем предков, которые возводили этот храм. Хорошие впечатления.

Сергей Хазов : Студентка Алла Красовская вместе с сестрой Маженой не один месяц провела в архивах самарских музеев, разыскивая уникальные фотографии костела. Сейчас эти фотографии, сделанные еще до октябрьской революции, украшают выставку. Несколько фотоснимков, на которых были сняты уникальные витражи, позволили современным мастерам заново воссоздать уникальную мозаику из цветного стекла на окнах храма. «Костел – это, в первую очередь, историческая достопримечательность», - рассказывает Алла Красовская.

Алла Красовская : Во-первых, это большая радость, что у нас в Самаре есть такое место, куда можно прийти. Все-таки, католикам тоже нужно прибежище в Самаре. И очень большая радость, что это здание сохранилось целые сто лет. Грандиозное здание, одно из самых красивых в Самаре. Для меня, как для католички, это очень большая радость, что, вдобавок ко всему, сумели сделать выставку и такую хорошую выставку. Более всего потрясло отношение коммунизма к этой церкви. Насколько ее довели до такого состояния, что просто ужас. Конечно, это потрясает сознание, что так все было страшно на самом деле. Я очень радуюсь, что все это возродилось.

Сергей Хазов: Посетители выставки за полчаса узнают немало интересного. Их ждет не только краткий экскурс в историю самарского костела, но и знакомство с азами архитектурных стилей – без этого трудно понять, почему для здания костела был выбран готический стиль. Еще посетителям предлагают посмотреть и оценить качество работы художников 19 века, создавших из разноцветного стекла витражи и керамическую мозаику. Не оставляет посетителей равнодушными и причудливый узор на плитке, которым изнутри отделан собор. Говорят, каждая из нескольких тысяч плиток изготавливалась вручную на Западной Украине.

Сергей Хазов : Продолжает Ольга Семенова.

Ольга Семенова : Я впервые в жизни посещаю костел, как ни странно. Очень понравилось. Выставка чудесная. Фотографии такие светлые, лица светлые. Все радует. Во-первых, звук органа. Во-вторых, что люди могут сидеть и вот эти кабины там, где исповедуются люди, как я поняла – этого же нет в православных церквях.

Сергей Хазов : Сегодня, спустя век после своего открытия, костел, с башнями высотой 47 метров, остается одним из самых высоких зданий Самары. Готические башни фасада с высокими шатровыми крышами хорошо видны с Волги. Стрельчатые окна, остроконечные башенки, наружные подпорные арки при взгляде на костел, как и сто лет назад, создают впечатление легкости, совершенства и элегантности.

Марина Тимашева: А теперь послушаем Игоря Телина из Саранска. Там открывается крупная выставка, на которой представят свои работы художники, работающие в стиле этнофутуризма. Об одном из наиболее ярких представителей этого направления искусства в Мордовии рассказывает Игорь Телин.

Игорь Телин: Выставка соберет под сводами национального музея изобразительных искусств работы художников не только Мордовии, но и Карелии, Марий-Эл, Удмуртии, Республики Коми.

Этнофутуризм в культуре угро-финских народов России занимает особое место – считает саранский искусствовед Елена Бутрова.

Елена Бутрова: Этнофутуризм оформился где-то в 1994 году с ростом интереса к национальному самосознанию народов, в том числе, и малочисленных народов. И художники, особенно, представители молодого поколения, проявили интерес к национальному в очень интересных, оригинальных, самобытных формах. Дело в том, что художники стали искать новую форму, обращаясь к традиции. Как гласит одна из старых восточных пословиц – «Загляни в прошлое, и там ты увидишь будущее». И когда пристальный интерес к народному открыл для молодых, талантливых и ищущих художников традиционные формы, знаковость, метафоричность, символику, которая очень присуща народному искусству, это их натолкнуло на мысль использовать эту художественную основу, эту культурную традицию для поиска новых самобытных форм. Чаще всего, авангардных форм, связанных не только с изобразительностью, но еще и с театральным действием, с музыкальными формами. Поэтому художники, которые работают в русле этнофутуризма, с одной стороны, конечно же, основываются на том, что обращаются к художественной традиции, к мифологии, к культуре своего народа, но, с другой стороны, они делают этот поиск очень острым, актуальным, интересным, зрелищным по форме. Современному зрителю именно такой язык понятен. И, постепенно, в мордовском искусстве вычленяется целый ряд авторов, которые уже начинают проявлять собственное, оригинальное лицо, которые интересуются именно таким подходом к национальной теме и, кстати, не только среди художников, а это характерно и среди музыкальных коллективов, и в театре есть кое-какие находки. Но наиболее интересно и самобытно, конечно, заявили о себе художники. Буквально несколько авторов. Юрий Дырин, Людмила Колчанова, Михаил Солдаев. Но я считаю, что, все-таки, в основе, у истоков нашего мордовского варианта этнофутуризма стоял Андрей Алешкин.

Игорь Телин: Цитата из изданной в Саранске энциклопедии "Мордовия": «Алешкин Андрей Степанович, родился в 1959 году в Челябинске в семье художника. По национальности мордвин-эрзя. С конца 80-х годов живет в Саранске. Выпускник Ленинградского института живописи, скульптуры и архитектуры имени Репина. За серию графических работ удостоен бронзовой медали академии художеств СССР. Автор эскиза флага республики Мордовия. Творчество Алешкина отличает поиск новых форм на основе звуковой системы финно-угорских народов».

Варган считается древнейшим музыкальным инструментом и до сих пор остается единственным, игра на котором по нотам невозможна. Несколько лет назад Андрей Алешкин освоил игру на варгане, и стал изучать историю инструмента.

Андрей Алешкин: Вообще, это стереотип, что варган это чукча в чуме. На самом деле, варган принадлежит очень многим народам. Имеет разные наименования – комус, кубыс, варган. Немецкие есть варганы, в Финляндии делают ваграны. В Венгрии изумительные варганы делают, в Башкирии даже существует Академия варгана. Русские считают, что это русский инструмент. У японцев есть варган. Он называется по-другому, но сам принцип звукоизвлечения, когда человек становится частью инструмента и эти вибрации, которые дает варган, они гармоничны и в человеке вызывают какую-то гармонию, поэтому варган, конечно, принадлежит многим народам.

Игорь Телин: Сам Алешкин признает, что большое влияние на него оказали несколько факторов, среди которых и его работа в мордовском национальном театре, и участие в составе этно-фолк ансамбля "Торама". Смешение в повседневной жизни академической живописи, народных танцев, пения, разработки костюмов в театре, основа постановок которого – обращение к традициям и культуре финно-угорских народов не могли не привести к новому этапу в творчестве Андрея Алешкина. Рассказывает искусствовед Елена Бутрова.

Елена Бутрова: Андрей Алешкин и этнофутуризм это такие отношения как у Клода Моне и импрессионистов. То есть был Клод Моне, который его открыл (пока он еще не знал, что это импрессионизм, это потом назвали). Он открыл новый подход, новый взгляд. И когда Андрей Алешкин, в начале 90-х годов, стал выезжать за пределы Мордовии, он общался с финно-угорскими художниками, они устраивали съезды, форумы, различные выставки. Они свои новые работы представляли и, конечно, это был прорыв в новую изобразительность, в новый взгляд, в новые миры.

Игорь Телин: Алешкин и стал другим. Академически идеальные полотна теперь лишь элемент некоего действа, которое непременно должно разворачиваться перед ними. И для организации этого действа в угро-финской, мордовской культуре как нельзя лучше подходит именно варган, считает художник. Звук рождает образ, образ дополняется звуком.

Андрей Алешкин: Если говорить о мордве, то варган внешне очень похож на сюлгам. Сюлгам это застежка, соединяющая две створки одежды. Скажем, шутливая версия происхождение варгама. В древности мордовская женщина, с таким же сюлгамом, нянчит ребенка. Ребенок пищит, плачет, капризничает. Она в сердцах его кладет и говорит: «Сейчас большой медведь придет с маленьким медвежонком, вот он тебе покажет!». Она снимает свой сюлгам, закрепляет иглу, и говорит: «Смотри, идут»:

Звук варгана.

И перед ребенком, как маленькая мультяшка – идет, пританцовывая, большой медведь и маленький медвежонок.

Елена Бутрова: То, что он начал делать, эта серия «По незримому следу», это было такое откровение, новый шаг. И, кстати, он за эту серию получил лауреата государственной премии. Это тоже большой плюс общественному признанию. Здесь, все-таки, нашлись люди, которые признали этот авангардный, по нашим представлениям, шаг за начало какого-то нового интересного явления. То, что Андрей Степанович сделал и его авторитет здесь никто не оспаривает. Это человек, который знает, что он делает, хорошо чувствует, великолепно владеет ремеслом, обладает уникальным тонким вкусом и фантазией.

Андрей Алешкин: И музыка помогает, помогает звук варгана, тембр варгана. Он может быть и трагичным, и веселым, и светлым, может передавать воздух, мысли может передавать.

Елена Бутрова: То, что он делает, то, что он ищет - такие культурные коды, очень интересные, в своем творчестве составляет. Нужно сказать, чтобы понять творчество Андрея Алешкина, нужно не только посмотреть его картины, обязательно нужно послушать то, что он рассказывает о жизни, о себе, о своем творчестве, обязательно нужно послушать то, как он играет на варгане. Это такая триада, которая эти культурные корни и помогает преодолевать. Я считаю, что это явление для нашей художественной культуры, и что очень интересное явление. Человек, который смог почувствовать в себе мир, смог создать свой собственный мир, мир, связанный, конечно, традицией древнего народа и, в то же время, по форме очень острый, очень актуальный, очень интересный и зрелищный. Я считаю, что художник Алешкин - сам по себе направление и стиль, манера. Его узнают, под него уже начинают работать другие художники. Это большая редкость, когда художник еще может объяснить то, что он сумел нарисовать, тот мир, который он открыл. Причем, очень убедительно это сделать.

Андрей Алешкин: Появляется ощущение грозовой тучи, может быть, войны какие-то. Для меня, это войны периода мордовского средневековья. И, скажем, у меня сразу перед глазами такая картина – воин собирается в бой, он возносит молитву к богу Пургене. Это то, что у славян Перун, у литовцев и латышей Перкун, Перкунас, у финнов Перкеле. Один и тот же хромой языческий бог, покровитель воинов и кузнецов. И древними знаками у меня в картине идет расшифровка того, о чем мог думать герой моей картины.

Марина Тимашева: Слушая Игоря Телина, а вернее, искусствоведов, я подумала - смешное все-таки занятие – придумывать разные ярлыки для описания стиля. Взять хоть этот «этнофутуризм». Если следовать за специалистами, то выйдет, что и Эрзя был этнофутуристом. А он был великим скульптором. Экспозиция его работ в музее Саранска для меня - одно из самых сильных художественных впечатлений, сопоставимых с впечатлениями от русской деревянной скульптуры в Пермской галерее или скульптурами Бернини в Риме. Или вот Даши Намдаков – что ж он тоже этнофутурист? Да нет, просто замечательный мастер. Ну да ладно, переходим к следующей теме. Петербургское издательство Ивана Лимбаха выпустило книгу рассказов Эдуарда Кочергина «Ангелова кукла». Передаю слово Марине Дмитревской.

Марина Дмитревская: «Ангелова кукла: Рассказы рисовального человека». Это рассказы, посвященные «опущенным», как говорит сам Кочергин, людям 40-60 годов теперь уже прошлого века. Первое издание появилось три года назад и стало бестселлером. Поскольку не каждый, даже театральный человек, знал до этого, что выдающийся, практически легендарный сценограф, народный художник России, лауреат государственных премий, действительный член Академии Художеств, главный художник БДТ и так далее, и так далее, Эдуард Степанович Кочергин, один из образованнейших людей нашего времени, был «затырщиком». Кто не знает – приемщиком тыренного, краденного. Что он, воспитанник детприемников военных лет имени Лаврентия Павловича Берии, просивший у портрета поляка Дзержинского, чтобы тот вернул ему его польскую матку Броню и брата Фелю, множество раз пытался сбежать в родной Ленинград, откуда его, сына репрессированных родителей, опять сдавали на хранение Лаврентию Павловичу. Что первой в его жизни кражей была кража карандашей, что он был беспризорником, «скачком». Маленький, худой, прятался по верхним полкам вагонов и соскакивал с идущего поезда вместе с краденым. Отчего имеет давно поврежденную спину. Что первым его художественным промыслом были наколки великого вождя на плечах и грудях воров в законе, а наколкам научил его в детприемнике помхоз Томас Карлович -Японамать, когда-то продавший в японском плену свое белое тело традиционной татуировальной школе. По «Усатому» нельзя было бить. И, может быть, это, самое первое художественное умение (Кочергин выколол восемью иголками семерых «Усатых», то есть Сталиных) и спасло жизнь будущего академика Кочергина, сохранив его для нашего театрального искусства. Уже сделавшись художником Кочергин прошел весь север – Вологотчину, архангельские деревни, его здоровье спасала новгородская бабка Бабалиха Нюхолка. И от этих походов - его замечательное знание основ российской материальной культуры. Кто видал декорацию додинских «Живи и помни», «Братьев и сестер», «Дома» - поймет. Но скоро рука Эдуарда Степановича, привыкшая к бумаге и карандашу, стала самостоятельной, самобытной писательской рукой. И, особенно по нынешнему изданию, видно, как из рассказчика он стал именно писателем. Говорит писатель и историк Яков Гордин.

Яков Гордин: Это удивительная книга, ни на что не похожая из того, что встречается нам вокруг сейчас. Можно искать корни традиции – Лесков, отчасти, Платонов с его необыкновенным миром. Это книга о нечеловеческой жестокости жизни и столько же глубокой доброте жизни. Собственно, из чего и складывается возможность существования этого мира. Поразительно, что уже сравнительно немолодым человеком замечательный художник Кочергин нашел этот удивительный путь, для того, чтобы рассказать, кто же мы такие, в конечном счете, где же мы живем, что с нами было. И, может быть, что с нами будет.

Марина Дмитревская: Это не просто рассказы. Глаз рисовального человека поразительным образом зафиксировал и досконально запомнил фактуру времени и пространства. Кажется, эта книга - это некое кинослово. Жизнь уже снята внутренней камерой. Теперь бери в руки реальную камеру, и снимай. Кроме того, Кочергин, как художник, привык мыслить образно, драматургически, и это перешло в рассказы. В каждом – оригинальный крутой сюжет. Это и судьба слепого капитана, который зарабатывал по пивным Васильевского острова со своей курочкой черной, и которого хоронили весной 53-го года все ленинградские «обрубки» победившей империи Советов. Один из самых потрясающих рассказов – «Капитан». Это и судьбы питерских проституток, парколенинских «промокашек» – Дашки Ботанической, Екатерины Душистой. На презентации звучали песни, которые, как кажется Эдуарду Степановичу, точно соответствуют песенному стилю петербургских «промокашек». Но в рассказах Кочергина важно и другое. Как подать свет на превращенное в страшное месиво лицо молодого безрукого инвалида, который в утреннем вагоне 45-го года целует «лохматыми губами» нежную шею юной девочки (рассказ «Поцелуй»). Как из единственного его уцелевшего глаза падает слеза. Подростку скачку Кочергину в тот момент казалось, что он слышит звук падающей слезы. Изобразительно, мы попадаем то в мир Брейгеля, то Вермеера. Рассказы художника помнят послевоенный российский мир в его докправде. Но, в отличие от сегодняшних проектов о проститутках и бомжах, создающихся на забаву Садовому кольцу, кочергинский «литературный проект» возвращает отечественному пространству истиные судьбы тех обитателей советского дна, кто и при жизни не имел права голоса. У некоторых, к примеру, не было после войны языка. Они были немыми. Почти у всех не было паспортов. За них сегодня говорит Кочергин. После смерти Сталина Ленинград вычистили. В один день всех «обрубков» свезли в северные монастыри, худо-бедно приспособленные под интернаты. Как Василия Петроградского и Горицкого (из рассказа, который так и называется) - бедного бывшего моряка, организовавшего в Горицах хор «самоваров» – инвалидов без рук и ног, которых санитарки выносили на солнышко подышать. Мы живем, не зная своей страны. Туристы, комфортабельно путешествующие на Валаам и в Горицы, не знают, что половина населения этих мест – дети тех самых «самоваров», которых однажды пожалела какая-нибудь одинокая санитарка. То, что фактуру жизни так подробно запомнил глаз молодого художника, мне понятно. Но, ухо! Рассказы написаны удивительным, густым языком, поработавшим в настоящую литературу блатной жаргон и театральный сленг, разноголосую, колоритную речь опущенных людей. Они - образец живого великорусского языка. В книге нет ни одного матерного слова. При этом, Кочергин знает мат как никто, готов читать о мате целые лекции. Почему так? - спрашиваю я Эдуарда Степановича?

Эдуард Кочергин: Его много в литературе, а я не занимаюсь литературой, я - художник. Это записки случайного человека, который попал в литературу. Поэтому, могу себе позволить. Тем более, что я хорошо ругаюсь матом.

Марина Дмитревская: Кочергин как будто написал в рассказах свою биографию, свою жизнь. Но это не вполне так. Настоящий театральный человек. Он написал драматургию судеб, написал эпопею народной жизни. «Россия, кто здесь крайний?» - называется один из серверных рассказов Кочергина. Вообще-то, это фраза, услышанная в очереди за водкой. Но это и вопрос всей книги Эдуарда Кочергина. Вопрос стране, где всегда крайний – человек.