- На какие компенсации стоит рассчитывать пострадавшим от паводка в России?
- Следственный комитет возбудил дело в связи с исчезновением Седы Сулеймановой.
- Кому помешал волонтер, помогавший украинским беженцам выехать из России?
ВСЕМ ЗАПЛАТЯТ?
В России борются с последствиями весенних наводнений. По словам экспертов, пик паводка еще не пройден. Власти уже начали эвакуировать население Оренбурга, но близка к катастрофе ситуация и в других регионах. Режим чрезвычайной ситуации введен в Тюменской области, а в Курганской заранее проводят эвакуацию. В наиболее пострадавшем от наводнения Орске разъяренные жители проводят митинги и предъявляют властям жесткие требования. Эксперты отмечают: о повышенной опасности весеннего паводка в этом году было известно заранее.
Стихийные бедствия становятся тестом для любой управленческой системы. Они показывают ее способность или неспособность принимать быстрые и грамотные решения в экстренных ситуациях и готовность отвечать на запросы общества. Поговорим об этом с доктором юридических наук, профессором Свободного университета Ильей Шаблинским.
Илья Шаблинский: Власти точно не были готовы к этому паводку. Такие стихийные бедствия бывают везде – в Китае, в США. Ясно, что у региональных властей очень мало средств для того, чтобы компенсировать ущерб, и для того, чтобы осуществлять действия, предусмотренные, скажем, законом о защите от чрезвычайных ситуаций. У них мало ресурсов для эвакуации, для информирования.
Денис Паслер в Оренбургской области показывал, что они пытаются что-то делать, но у них ничего не получается. Он пообещал выплачивать 20 тысяч компенсации за утерянное имущество. Это что такое?! Сейчас там баллон воды стоит 1–2 тысячи: резко выросла в цене питьевая вода. К такому паводку никто не был готов. Все-таки такое бывает довольно редко.
Власти точно не были готовы к этому паводку
Марьяна Торочешникова: Любопытно, кого в конечном счете сделают виноватыми: украинских террористов, шпионов и диверсантов или мелких чиновников? Или подрядчиков и строителей, которые строили эту дамбу, не выдержавшую такого напора воды? Местные власти еще в пятницу уверяли население, что не нужно никуда эвакуироваться, все будет в порядке.
Илья Шаблинский: Региональное руководство понесет какие-то потери, назначат виновных, возбудят уголовные дела против каких-то заместителей губернаторов, может быть, против строителей . Но это же не только Оренбургская область, речь идет уже и о Курганской, о Самарской. Паслер, возможно, не пойдет в этом году на выборы. У Шумкова в Кургане позиции попрочнее, но у него и регион поспокойнее.
Марьяна Торочешникова: Похоже, что наводнение в Орске – это только начало. В России много полноводных рек, тающего снега. Кроме того, наверняка будут падать мосты, подмываться грунт и проваливаться асфальт. Летом начнутся пожары, которых власти тоже обычно не ждут, и их некому тушить. А начнут ли делать выводы?
Илья Шаблинский: Я думаю, сейчас федеральные власти больше всего озабочены тем, чтобы не слишком много потратить на ликвидацию последствий всех этих масштабных стихийных бедствий, чтобы осталось больше средств на войну. Дадут, конечно, что-то этим регионам, но меньше, чем обычно, потому что война для них важнее. А разливы рек – это досадная неурядица. И в этом контексте жителям, конечно, придется тяжело. Очевидно, в этом году снова начнут строить дамбу на реке Урал. Какие-то меры примут. Но это очень дорого.
Марьяна Торочешникова: Про эту говорили, что она обошлась в миллиард рублей.
Илья Шаблинский: Наверное, придется выделить вдвое больше. Но по сравнению с двумя-тремя триллионами, которые каждые полгода идут на войну, это не так много, одна тысячная часть. Федеральная власть будет что-то выделять этим регионам, поскольку у самих регионов ничего нет. Оренбургская, а уж тем более Курганская область живут за счет средств федерального бюджета, перераспределяемых от регионов-доноров.
Этим регионам что-то дадут, но меньше, чем обычно, потому что война для них важнее
Марьяна Торочешникова: А людям есть смысл надеяться на получение реальных компенсаций? Вот сейчас жителям Орска уже сказали, что по 100 тысяч рублей заплатят тем, кто потерял вообще все: дом, имущество. И это даже не смешно, потому что на эти деньги ты с семьей никак не проживешь, ну, разве что совсем уж на улице и если люди добрые будут кормить. Если власти не догадаются назначить адекватные ущербу компенсации, есть возможность добиться их через суды, например?
Илья Шаблинский: Есть 1069-я статья Гражданского кодекса, устанавливающая ответственность государственных и местных органов власти за незаконные действия или бездействие. Но заработать эту статью может заставить только суд. А власти будут ссылаться на другую статью Гражданского кодекса, согласно которой они не могли выполнить своих обязательств из-за чрезвычайных непредсказуемых обстоятельств непреодолимой силы.
Что такое российские суды? Это маленькая группа мужчин и женщин, которые сидят глубоко в кармане власти, абсолютно зависимые. Они будут в основном отказывать. Вода уйдет, и люди будут возвращаться в свои затопленные дома, а эти деньги тратить на ремонт. Условия жизни у них будут крайне тяжелые, на какой-то период сотни тысяч людей окажутся в полной нищете. А на суды рассчитывать нечего. Представители губернатора будут доказывать, что в казне нет средств, а статья 1069-я прямо требует, чтобы компенсации были из федеральной или региональной казны.
Марьяна Торочешникова: Полиция сообщает о десятках случаев мошенничества, когда преступники под видом пострадавших от паводка просят пожертвований, организуют сборы в помощь пострадавшим и прикарманивают эти деньги. С этим власти могут эффективно бороться?
Илья Шаблинский: С этим они будут бороться. Они должны бороться и с мародерами, которых там оказалось очень много. Власти могут принимать карательные меры, просто сейчас у них точно руки не доходят до всего.
Марьяна Торочешникова: Почему власти так много требуют от граждан, а когда речь заходит об исполнении каких-то обязанностей самими властями перед этими гражданами, тут же возникает куча всяких "но", переводы стрелок с одного на другое, денег опять же нет, – все для фронта, для победы?
Российские суды сидят глубоко в кармане власти
Илья Шаблинский: За последние 15–20 лет власть привыкла к тому, что люди пассивны, они особенно не могут защищать свои права. И действительно, люди довольно вяло реагируют на любые притеснения, они запуганы. А вторая причина – в России на самом деле не очень много денег. Идет война на истощение. В военном бюджете "дыра". Страна живет за счет лихорадочных поставок нефти Китаю и Индии. 70% бюджета – продажа нефти, и значительная часть тут же идет на вооружения. Государство фактически обеднело по сравнению с 2013 годом. А жителей приучили к тому, что они будут тихо сидеть и поскуливать: помогать особо нечем.
Марьяна Торочешникова: Стоит ли властям опасаться массовых протестов тех людей, которые лишились домов и имущества из-за паводка и считают, что государство недостаточно им помогает?
Илья Шаблинский: Они могут выйти к зданию областной администрации в Оренбурге: такое было уже пару раз. Но для власти это уже совсем не страшно. Это несчастные люди, разбитые горем, не бойцы. Мы видели встречу с Паслером. Но власть, конечно, этого не боится. Люди будут просить, умолять, в совсем крайнем случае – требовать, но для власти это небольшая беда в плане политической стабильности. А люди придут к своим затопленным, испорченным, полуразрушенным жилищам и будут их восстанавливать.
"УБИЙСТВА ЧЕСТИ" НА СЕВЕРНОМ КАВКАЗЕ
Следственный комитет России возбудил уголовное дело в связи с исчезновением уроженки Чечни Седы Сулеймановой. В октябре 2022 года, опасаясь "убийства чести" из-за недостаточной религиозности, она сбежала из Чечни. Но в августе 2023-го сотрудники правоохранительных органов по заявлению родственников насильно увезли Седу из Санкт-Петербурга в Грозный. Долгое время о ней ничего не известно. Правозащитники опасаются, что Седу могли убить родственники.
Марьяна Торочешникова: С нами участница северокавказской правозащитной группы "Марем" Екатерина Нерозникова.
При нарушении каких-то правил считается, что женщина могла опозорить род
Екатерина Нерозникова: Последние известия о том, что с ней происходит, появились у наших коллег из "СК SOS" в начале февраля. Это были независящие друг от друга сообщения о том, что Седа, вероятно, убита. В августе ее похитили из дома, и через достаточно короткое время сначала была опубликована ее фотография, где она сидит в кабинете у чеченского уполномоченного по правам человека Мансура Солтаева, а потом видео, на котором она выходит с ним из здания. И все, с тех пор никому не удавалось поговорить ни с ней, ни с кем-то из ее родственников.
Правозащитники пытались добиться возбуждения уголовного дела. И вот теперь мы знаем, что уголовное дело возбуждено, проводится проверка по статье "Убийство". Никаких подробностей нет, но мы и так прекрасно понимаем, что могло угрожать Седе и что такое "убийство чести", как это можно скрыть. Тема-то достаточно известная, просто верить в это не хочется.
Марьяна Торочешникова: Многие не понимают, что такое "убийство чести", почему молодые женщины бегут из республик Северного Кавказа.
Екатерина Нерозникова: В более традиционных семьях на женщину налагается очень большая ответственность. Она должна определенным образом себя вести, что-то делать, чего-то не делать. При нарушении каких-то правил считается, что женщина могла опозорить род и родственники имеют право совершить "убийство чести". "Правовая инициатива" опубликовала доклад об "убийствах чести". Они проводили исследование на протяжении девяти лет: было 39 таких случаев. Если же брать не зафиксированные случаи, а какие-то разговоры, то у них в докладе упоминалось, что каждый собеседник слышал о таком убийстве, то есть мы даже не представляем, насколько велик масштаб.
Марьяна Торочешникова: А какова позиция властей северокавказских республик по таким вопросам?
Чеченским силовикам и властям можно вообще всё
Екатерина Нерозникова: Уполномоченный по правам человека в Чечне Мансур Солтаев рассказывал в интервью, что права женщин в республике не нарушаются, они на высоком уровне. Примерно этой риторикой они все время и пользуются: вот, мы им праздник утвердили – День чеченской женщины, значит, теперь все хорошо.
Когда смотришь статистику, на первый взгляд тоже может показаться, что уровень преступности низок: мало случаев, связанных с бытовым насилием на улице, например. Но вариантов, связанных с убийством, в том числе по мотивам чести, достаточно много, а если такой специфический вид насилия в Чечне регулярно фиксируется, значит, и все остальное насилие тоже есть, просто оно не зафиксировано.
Марьяна Торочешникова: Чечня в этом смысле сильно отличается от других северокавказских республик, откуда тоже бегут молодые женщины?
Екатерина Нерозникова: Все зависит от конкретной семьи. Я знаю вполне нормальные семьи. Но в последнее время я бы сказала, что Чечня отличается. Именно чеченским силовикам и властям можно вообще всё. И большинство последних случаев, когда женщин забирают, как Седу Сулейманову забрали из квартиры в Питере по ложному заявлению о краже и увезли, связаны с Чечней. До этого из известных случаев – Зарема Мусаева, которую чеченские силовики вытащили под руки из квартиры в Нижнем Новгороде и тоже увезли в Чечню.
Марьяна Торочешникова: Мама активистов из Чечни, которую фактически взяли в заложницы.
Чечня находится в составе России, и там должны соблюдаться те же законы
Екатерина Нерозникова: Складывается впечатление, что российские власти одобряют любые действия чеченских силовиков. А если покопать, то у каждого в семье есть какой-нибудь родственник, друг или знакомый, который работает где-то в силовых структурах, поэтому дотянуться, особенно до женщины, очень легко.
Говорят: у них там какое-то беззаконие, каменный век... Но Чечня находится в составе России, и там должны соблюдаться те же законы. Случаев было полно. Например, Елена Милашина писала текст об убитых, запытанных людях в Чечне и добилась очень многого. В Чечню приезжали ответственные лица, говорили, что ничего подозрительного они не нашли. Им показывали могилы не тех людей. Понятно, что закрыть глаза могут вообще на все.
Марьяна Торочешникова: И тех, кто напал на саму Елену Милашину, приезжавшую в прошлом году в Грозный на освещение процесса над Заремой Мусаевой, так никто и не нашел. А почему все-таки молодые уроженки республик Северного Кавказа бегут от родственников?
Екатерина Нерозникова: Бегут, когда есть уже угроза жизни и здоровью. Бегут от всепоглощающего контроля, который совершенно не дает тебе дышать и шевелиться. Никто не бежит ради того, чтобы просто знакомиться с мальчиками в интернете и выкладывать фотографии в Instagram.
Марьяна Торочешникова: Но именно так и говорят родственники.
Екатерина Нерозникова: К сожалению, иногда так и говорят: "Вот она захотела свободы". Да, захотела свободы. А что тут такого? Из наших кейсов у девушек, которые сбегали из дома, чаще всего было физическое насилие, у многих забирали документы, многих запирали дома. Еще принудительный брак: некоторые сосватаны с самого детства. Кому-то запрещали работать, учиться, даже книжки читать. Нет таких "ценностей", согласно которым женщине запрещено читать, или смотреть телевизор, или выйти замуж за человека, которого она сама выбрала!
Марьяна Торочешникова: Много ли сообщений с запросами на помощь приходит в вашу правозащитную группу?
Женщины бегут из дома, когда есть угроза жизни и здоровью
Екатерина Нерозникова: К нам пришло больше 200 обращений, а запросов на эвакуацию было 68 за 2023 год (причем в обращении может быть несколько человек). В итоге было вывезено 18–28 человек. Некоторые эвакуации могут затянуться на годы. Это непростое решение для человека. В процессе некоторые могут передумать. А в некоторых случаях удается решить проблему, и бежать уже не нужно, удается договориться.
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ НАЙДЕН МЕРТВЫМ
В одном из белгородских следственных изоляторов в начале апреля скончался волонтер Александр Демиденко, который ранее помогал вернуться на родину беженцам из Украины, оказавшимся в России. В ФСИН утверждают, что мужчина совершил самоубийство. Сын Демиденко сперва это подтвердил, уточнив, что волонтера полгода психологически убивали в следственном изоляторе, но затем стер свою запись.
Мы созвонились с волонтером Ириной, которая, так же как Александр Демиденко, помогает украинским беженцам выехать из России. Из соображений безопасности мы закрыли лицо Ирины и не называем ее фамилию.
Я не верю, что это самоубийство
Ирина: Мы познакомились с Александром на почве волонтерской деятельности в 2022 году. Я занимаюсь эвакуацией беженцев с оккупированных территорий Украины. Большинство таких людей попадают в Украину по гуманитарному коридору между Белгородом и Сумами. Александр принимал беженцев со стороны России, встречал, селил, помогал с оформлением документов, с транспортом.
Сначала я узнала, что Александр пропал. Мы общались практически каждый день. В один из дней он должен был, как обычно, сопровождать беженку. Стало известно, что во второй половине дня подъехали бородатые люди и увезли его в неизвестном направлении. Мы искали его дня три. Потом узнали, что ему предъявили обвинение по административному делу – распитие алкогольных напитков. Это не соответствует действительности: очень многие останавливались у Александра, и никогда никто об этом не говорил; кроме того, он постоянно был за рулем. Я думаю, это был только повод. Но с тех пор Александр фактически и не был на свободе. Последовало другое обвинение, уже по уголовному делу, и эти полгода, которые он провел в СИЗО, закончились трагично.
Я не верю, что это самоубийство. Я знала Александра как человека оптимистичного, с юмором, очень сильного и физически, и духовно. Все считали, что он абсолютно неуязвим, семижильный. И он сам так считал. Он все время говорил: "Я не делаю ничего противозаконного", – был абсолютно уверен в том, что он в своем праве. Он просто следовал общечеловеческим ценностям. Мне трудно понять, что может происходить с человеком после пыток: мы все видели следы этих пыток. Но я очень сомневаюсь в том, что такое могло произойти: в любом случае это доведение до смерти.
Марьяна Торочешникова: Что в деятельности Александра могло не понравиться властям настолько, что его отправили в тюрьму?
Ирина: Не знаю. Мне казалось, что возник какой-то локальный конфликт с конкретными силовиками, которые присутствовали в тот день. Но мне не могло прийти в голову, что это будет иметь такое развитие, потому что деятельность Александра была никак не связана с политикой, это абсолютно гуманитарная миссия. Он покупал коляски для маломобильных, пожилых, инвалидов. Приезжал на вокзал, забирал людей, селил тех, кто не смог пройти погранпереход.
С этого момента любой волонтер, помогающий украинцам, находится в опасности
Марьяна Торочешникова: С какими сложностями сталкиваются волонтеры, помогающие украинским беженцам выехать из России?
Ирина: Любая сторона конфликта отслеживает коммуникации с условным противником. Возможно, играет роль то, что мы, волонтеры, не знаем, кто конкретно к нам приехал. Мы, конечно, помогаем исключительно мирным гражданам, но у нас нет каких-то баз, у нас критерии оценки беженца обычные, человеческие. Например, бабушка на инвалидной коляске – странно предполагать, что она может быть каким-то врагом. Но, наверное, здесь есть какая-то проблема, которую непонятно как решать. И Александр, к огромному сожалению, стал примером такого дифференцированного отношения к волонтерам. Я могу предположить, что с этого момента любой волонтер, помогающий украинцам, находится в опасности.
Форум