Ссылки для упрощенного доступа

«Фейки» и «фрики». Издана «Счастьеловка» Андрея Левкина


Андрей Левкин, лауреат Премии Андрея Белого 2001 года. [Фото — <a href="http://gallery.vavilon.ru" target=_blank>«Лица русской литературы»</a>]
Андрей Левкин, лауреат Премии Андрея Белого 2001 года. [Фото — <a href="http://gallery.vavilon.ru" target=_blank>«Лица русской литературы»</a>]

В издательстве «Новое литературное обозрение» вышла книга под названием «Счастьеловка», которая анонсируется следующим образом: «Художественный текст, который может поработать справочником или путеводителем по реальной жизни». Ее автор — писатель и политический журналист, главный редактор сайта «Полит.Ру» Андрей Левкин.

Андрей Левкин. «Счастьеловка». «Новое литературное обозрение». М. 2007


Книга под названием «Счастьеловка» представляет собою некий новый жанр. Нельзя сказать, что это собрание статей, или эссе, или рассказов. Андрей Левкин первоначально писал свои колонки по заказу сетевого издания «Газета.Ru», потом к ним добавились тексты, не имеющие прикладного характера, — и получилась карта родины 2000-х годов. Это и анализ медиа-пространства, и описание того, как себя чувствует обычный человек, вынужденный прислушиваться к самочувствию страны, и остроумное объяснение поведения граждан явлением нового большого государственного стиля, имеющего отношение и к политике, и к искусству. Только это не гламур и дискурс, как у Пелевина, а неоготика и породившие ее фрики [freak — англ. лицо, заметно выделяющееся, отличающееся от других; уродец; — РС], которые пришли к власти в 1999 году.


Все дело в том, что с тех пор, как в России к власти пришли конкретные, хотя не сознающие себя, то есть какие-то натурально-самодеятельные фрики, все стало искусством. Не сразу, но постепенно втянулись и партикулярные граждане, после чего все сделалось совсем готичным. Например, если рассмотреть в сумме статей частные мнения про покушение на Чубайса ранней весной 2005 года, то уже в заголовках материалов на эту тему не содержалось, мягко говоря, сочувствия, не соблюдалась даже минимальная корректность в адрес лица, пережившего теракт. Имелись упражнения в сатире и юморе примерно в таком формате: «В ФСБ заявили, что в покушении на Чубайса чеченский след не прослеживается, так как террористы бы точно взорвали» или «видеоролик к записью покушения на Чубайса занял первое место на конкурсе телепрограмм "А вам слабо?"». Но это именно готичность, а не черный юмор, потому что здесь просвечивает самообладание авторов, сообщающих, что все под эстетическим контролем, так что все в порядке.


В апреле 2005 года, когда пишется этот абзац, ситуация состоит в том, что никто не понимает, что происходит. Так что, читая данный опус хотя бы в 2010-ом, следует учитывать, что в 2005-ом никто ничего не понимал. В частностях, конечно, понимали, а в целом нет. Может быть, кто-то даже и в целом ощущал, но куда все это идет и что будет в результате — уж точно нет. Позже легко будет рассуждать о том (и об этом непременно будут обсуждать), сложилось ли именно так, потому что пришли конкретные фрики, или же, наоборот, это фрики пришли потому, что складывалось именно так. Пока же остается лишь добросовестно констатировать, что в конце 1999 года в РФ к власти пришли фрики, и все постепенно сделалось готичным.


В чем был смысл прихода этих простодушных и бесхитростных фриков? Они придуриваются все время, не понимая, что придуриваются. Всерьез относиться ни к ним, ни к их словам было нельзя, что и вызвало желание им соответствовать, развивая личный артистизм. Кто в газетах, кто в частной жизни — уж у кого какая стезя.


— Андрей, вы известны прежде всего как писатель, автор нескольких книг прозы, в начале 1990-х — редактор литературного журнала «Родник». Несмотря на долгие годы работы на ниве политической журналистики, политика никогда не была предметом вашего художественного интереса. Впервые это произошло в книге «Счастьеловка».
— Я думаю, это объективная реальность. Скажем, некоторые вещи обнаруживают при некотором рассмотрении смысл, который несколько превосходит тот, что нужен для их существования. Скажем, есть государство, вот жило бы себе государство и жило, управляло бы налогами, тем, сем, регулировало бы движение общественного транспорта. Нет, оно хочет быть властью, ему все время требуется какой-то дополнительный довесок, оно хочет войти в интимные отношения с жителями, чтобы о нем думали. А это же, собственно, процесс художественный. И поэтому, коль скоро власть такой вот ньюйсмейкер, вообще весь вечер на экране, оказывается главным производителем новых историй, поэтому совершенно естественно на соответствующие выплески их креатива возникает соответствующая реакция. Если бы вот так не воспринимали, то они бы тоже туда не пошли, с одной стороны. Запрос какой-то есть на личное участие, нежные отношения. Люди хотят войти, видимо, в интимную близость со своим будущим. Это будущее предъявлено им в виде данных господ. То есть, на самом деле, видимо, вся история с преемниками, она связана не с тем, кто будет у власти, а с тем, что это будущее транслируется уже сейчас, и оно себя ведет... ну, что-нибудь про Золушку, что-нибудь про Гадкого утенка, кто-то из них станет этим будущим, с ним надо заранее договариваться. Уже такое более-менее понятное.


Более-менее понятно и главное, смешно и оттого не страшно, когда писатель Андрей Левкин рассказывает, что во всех бедах российского общества виноват Михаил Ломоносов.


Объективная реальность — штука чересчур метафизическая для того, чтобы ей пользовались все без разбора и когда не попадя. Отчего же тогда любая транзакция на территории Российской Федерации всегда оказывается игрой с нулевой суммой? Либо грудь в крестах, либо голова в кустах — с полной симметричностью для участников. Фактически ежедневный Армагеддон, не теряющий своей бескомпромиссностью, даже в бытовом пространстве. Выбор происходит все время, и каждый из них — роковой. Конечно, можно отметить, что идея Армагеддона была перехвачена — «это есть наш последний и решительный бой» — коммунистами, в социальных целях взявшими на себя ответственность за конец света в рамках вышеупомянутой объективной реальности. Но они со своим единственно верным мировоззрением явно не главные. Скорее, дело в другом. «Нам на земле вдвоем нет места», — до сих пор говорит Грушницкий, а русская литература — это серьезная НЛП. Но то, что даже в условиях беспрецедентного роста валютных запасов и отсутствия внешних угроз, кроме внутренних, толерантность существует лишь в некоторых, да и то старых мультфильмах, это загадочно.


А вот разгадка: во всем виноват Ломоносов. Именно из-за него в России основным законом является тот, чья формулировка прошита в памяти любого россиянина: если где-то чего-нибудь прибудет, то где-то столько же и убудет. Из этих слов произошел Грушницкий и коммунисты, и новейшие исторические тренды. Воспринятый лично, этот постулат в принципе ликвидирует возможность взаимного удовлетворения сторон. Здесь и находится та бескомпромиссная духовность, которая присуща только Российской Федерации. Отсюда понятно: власть бьется с олигархами, менты — с не ментами, мужчины непременно воюют с женщинами, патриоты с происками Запада, а в ноябре 2005-го — уже и с инородцами-мигрантами. И все подряд — со всеми подряд в розницу и оптом ежедневно и не кончают. Не зря живем. Что может быть духовнее постоянного и непрерывного Армагеддона? Куда тут западной цивилизации, погрязшей в протестантской этике и католическом эстетизме? Даже странно представить, есть некоторые группы товарищей с разными целями, и они договариваются, даже никого не «замочив». Не может такого быть, чтобы не бороться, наука не дозволяет. Да, несколько странно, что духовная жизнь определяется законом из жизни твердых физических тел, но таковы, значит, особенности места.


По какому принципу отбирались сюжеты? Такое ощущение, что человек в темноте существует, а потом вдруг у него вспышка — и освещается определенный участок реальности, и идет телевизионный сюжет про какой-то эпизод московской действительности.


Ну, это еще похоже, когда за грибами ходят, на сбор грибов. Вот ничего нет, вот видишь гриб — вроде ничего гриб. Берешь, идешь дальше... Почему-то у некоторых явлений действительности есть какая-то дополнительная оболочка, фактура почти грибного типа.


— Это возвращает нас к остроумной идее покойного Курехина о грибном происхождении политической реальности в Советском Союзе и во всей нашей реальности.
— Это еще интереснее. «Русский журнал», там раздел называется «Новые описания», и они, соответственно, заново описывают вещи, которые никто не описывает, которых не замечал, а тут просто такая целенаправленность. Ну, вот про современное искусство надо что-нибудь написать. Начал разбираться я с современным искусством — и вывод такой, что российское современное искусство, оно, во-первых, социально — ну, это понятно. Во-вторых, в его основе — фейк [fake — англ. хитрость, обман, мошенничество; подделка; подлог, фальшивка; — РС]. Российский фейк — это будет круче русского авангарда. В сущности, это вот логика Курехина, то есть он делал не телеги, не гон, он делал действительно фейки.


— Давайте объясним, что такое фейк.
— Вернемся к политике. Например, фейком являются все объяснения политологов и аналитиков о том, что происходит в Кремле. Они не знают, что там происходит, но, тем не менее, некоторый месседж они дают, и обе стороны удовлетворены — и политолог, и тот, кто слушает.


— И таким образом вся действительность может быть описана в этих терминах.
— Там, на самом деле, сложнее, потому что фейк — это же не просто обман. В такой вот угрюмо-ублюдочно-гендерной схеме фейк — это присказка, скажем, «не бывает некрасивых женщин, бывает мало водки». Вот фейк — это же не «мужчина», не «женщина», не «водка». Это некоторая совокупность, которая в результате дает какой-то эффект. Это, на самом деле, жизненное явление. Фейки надо развивать и делать из них хороший арт.


Собственно, уже истории о фриках, пришедших к власти в России в начале 2000-х годов, и виноватом в психологии сограждан Ломоносове — и есть этот хороший фейк, на наших глазах превращающийся в арт.


Андрей Левкин. «Счастьеловка». «Новое литературное обозрение». М. 2007


XS
SM
MD
LG