Александр Генис: Третья волна эмиграции, к которой я и сам принадлежу, отмечает свой юбилей: 40 лет назад начался исход, который привел сотни тысяч выходцев из Советского Союза в Америку. Совершить это непростое путешествие нам всем помогла одна из старейших в США благотворительных организаций, известная по своей англоязычной аббревиатуре: ХИАС.
Сегодня у нас в гостях представитель ХИАСа Алексей Байер, с которым мы беседуем об одном крайне примечательном проекте, приуроченном к юбилею Третьей Волны.
Алексей Байер: Саша, спасибо за приглашение. Это очень интересная программа, которой я уже занимаюсь примерно два года. Она выросла из проекта по развитию русскоязычной общины в Америке - тех, кто, так же, как мы с вами, приехали сюда за последние 40 лет. Программа приурочена к 40-летию начала эмиграционной кампании «Отпусти народ мой» за право советских евреев эмигрировать. Считается, что впервые национальное сознание евреев в Советском Союзе стало пробуждаться после войны 1967 года, когда Израиль быстро победил свое арабское окружение, и в среде советских евреев возникло движение за эмиграцию.
Александр Генис: Я хорошо помню это время, когда во всех еврейских квартирах висела узкая карта Израиля. Впервые я увидел географически, как выглядит Израиль. И в чем заключается соль этой программы, суть ее?
Алексей Байер: Суть ее в том, чтобы записать истории людей, которые сюда приехали. Сейчас, в связи с этим 40-летием, в Израиле и США проходит несколько компаний по отмечанию этой даты. В основном люди, которых интервьюируют, которые рассказывают свою историю, это либо диссиденты, либо отказники, либо те, кто боролся за право эмигрировать - американская или израильская сторона - те, кто пытались помочь советским евреям выехать из Советского Союза. А мы хотим собрать рассказы именно простых, рядовых людей. Что заставило их принять довольно тяжелое решение подать документы на выезд? То, что иногда было чревато. Может быть, не очень опасно для жизни, но могли появиться большие сложности - определенный процент тех, кто подавал на эмиграцию, оказывались в отказе и десятилетия проводили без работы и без особых перспектив. Как это вообще происходило, как происходила эмиграция, каковы были впечатления людей, которые впервые в жизни оказались за пределами Советского Союза.
Александр Генис: Конечно, это удивительно интересный проект, который прекрасно вписывается в новые тенденции исторической науки - записать живую историю. А как физически происходит устроительство этого проекта?
Алексей Байер: Мы хотим сделать определенного рода новое действо. Довольно давно делается живая история, когда людей интервьюируют, записывают их рассказы, но мы хотим использовать компьютер для того, чтобы люди сами написали на компьютере, сами послали нам свой рассказ. Мы хотим задействовать людей самых разных поколений. В последнее время идет тенденция среди людей пожилого возраста осваивать компьютер и интернет, потому что это многим одиноким людям дает связь с внешним миром. И сейчас существует множество компьютерных классов. Во всяком случае, во всех районах Нью-Йорка, где живет русскоязычное население, людям показывают, как пользоваться компьютером. Мы хотим, чтобы они записали свои рассказы. К тому же мы хотим задействовать их детей и внуков, которые впитали с молоком матери интернет и компьютер, чтобы они помогли бабушкам и дедушкам записать свой рассказ.
Александр Генис: То есть это проект, который должен охватить три поколения.
Алексей Байер: Хотелось бы. Главное, что мы делаем, это для тех, кто уже здесь родился, для сегодняшнего поколения и для их детей и внуков. Потому что среди американцев, чьи предки сюда приехали три-четыре поколения назад, очень многие говорят, что хотели бы узнать, как, например, мой дед приехал в Америку из Польши или из Англии.
Александр Генис: Это называется законом третьего поколения. Я часто встречался с этим феноменом. Дело в том, что второе поколение обычно не интересуется своими корнями, оно слишком занято тем, чтобы войти в новую жизнь, не отличаться от других. И дети эмигрантов в школе обычно стараются быть большими американцами, чем их окружение. Но третье поколение возвращается к своим корням, ищет их лихорадочно и с большим интересом. Я думаю, что такая коллективная память эмиграции будет востребована в дальнейшем. А скажите, пожалуйста, насколько я понимаю, все это будет размещено в интернете и каждый сможет туда войти, прочитать и посмотреть?
Алексей Байер: Да. Хотя этот сайт направлен, в основном, на тех, кто приехал в США с помощью ХИАСа, то есть полмиллиона советских евреев, которые эмигрировали не в Израиль, а в Америку, приехали сюда, начиная с 70-х годов. Но на этот сайт может зайти, зарегистрироваться на нем, или посмотреть рассказы, не зарегистрировавшись, любой человек. То есть мы хотим, чтобы люди, которые имели хоть какое-то отношение к эмиграции, тоже могли бы рассказать, в том числе, и в России, в Израиле, в Западной Европе в Австралии, где угодно.
Александр Генис: То есть это всемирный проект?
Алексей Байер: Проект, естественно, всемирный, но основная аудитория это, конечно, эмигранты, как мы с вами.
Александр Генис: А что касается языка?
Алексей Байер: Проект этот двуязычный. Там будут исторические материалы, которые будут кратко описывать каждый год из этих сорока. Важные события в истории движения за право эмигрировать, важные события в истории Советского Союза, США, истории ХИАСа.
Александр Генис: То есть исторический контекст для эмиграции?
Алексей Байер: Да. И этот контекст будет двуязычный. А рассказы, в основном, будут по-английски или по-русски. Мы не будем их переводить, не будем их редактировать, потому что мы хотим сохранить своеобразие языка людей.
Александр Генис: Я читал вашу прозу, написанную, кстати, на английском языке. Там вы немало пишете об эмигрантских судьбах, что вполне естественно для писателей Третьей волны, к которым мы принадлежим. Скажите, пожалуйста, чего вы ждете от этого сайта для себя, как для писателя?
Алексей Байер: Как писатель, для моей литературной деятельности я не очень люблю собирать информацию. Я ее как бы из головы придумываю. Поэтому я не думаю, что я там найду какие-то материалы. Но посмотреть на работу других писателей, пишущих людей из нашей эмиграции очень интересно. Например, недавно получили рассказ девушки, которая сюда приехала в девять лет, и которая описывает, как она оказалась в девять лет главой семьи, стала редактировать анкеты своих родителей, стала незаменимой в путешествиях. Как все перевернулось, как она, которая ожидала, что родители будут всегда вести ее и помогать ей, вдруг оказалась их путеводителем в новом мире.
Александр Генис: Готовая тема для романа.
Алексей Байер: Причем, блестяще написано.
Александр Генис: На каком языке?
Алексей Байер: По-английски. Она, естественно, могла бы написать по-русски, но английский для нее родной язык. Таких рассказов мы начинаем получать довольно много и мы хотим, чтобы какие-то знаменитые люди об этом написали. Недавно мы сделали интервью с Юрием Федоровым, исторической личностью, который проходил по процессу по угону самолета в Ленинграде, который положил начало еврейскому движению в 70-м году.
Александр Генис: Как вы думаете, в чем принципиальное отличие нашей эмиграции от всех прочих? Теперь у вас собирается огромный массив информации, которая позволяет взглянуть внутрь души Третьей волны.
Алексей Байер: Я бы сказал, что наша волна немножко отсталая по сравнению с другими эмигрантами. Мы - эмигранты из Европы, откуда большие волны уже в последнее время не приезжают. И мы эмигранты прошлого поколения. Когда мы уезжали, во всяком случае, те, кто уезжал до 90-х годов, мы уезжали навсегда. И мы хотели ассимилироваться. Когда я сюда приехал, в 75-м году, здесь практически не было русскоязычной общины. Поэтому общаться в таком маленьком кругу было неинтересно. С другой стороны, представлялось нереальным, что мы когда-либо сможем вернуться или делать передачи на российский рынок, или публиковаться в российских газетах. Это казалось нереальным. Поэтому большинство из нас хотело ассимилироваться. И мы еще та эмиграция, которая как бы покупает американскую мечту больше, чем остальные. Потому что если сегодня вы из Италии или Индии эмигрируете, ваша связь с домом не теряется. Расстояния как-то уменьшились, летать дешево и быстро. По интернету можно с Москвой переговариваться, посылать тестовые послания, разговаривать по телефону, можно видеть друг друга по Скайпу… Это ослабляет и осложняет процесс интеграции и ассимиляции. Для нас этого не получилось. По инерции многие люди более ассимилированы здесь, чем другие эмигранты.
Александр Генис: Михаил Эпштейн, мой товарищ и коллега, сказал замечательную фразу: «СССР умер в России, но не в эмиграции, где он по-прежнему доживает свой век в наших эмигрантах». Вы согласны с этим?
Алексей Байер: Да, я однажды ехал на велосипеде в спартаковской майке, в Бронксе остановился в парке, где несколько пожилых людей играли в домино. И я сидел, задумался, думал, что они югославы, потому что это такой югославский район. И вдруг один из них повернулся ко мне и говорит: «А мы твой «Спартачок» бивали». Я не понял, что он имел в виду - я забыл, что я в майке. Я говорю: «Что? Кого? Кто - «мы»?» Он говорит: ««Динамо-Минск»».
Александр Генис: Нет автора, который (признается он в этом или нет) не хотел бы написать бестселлер, желательно, конечно, на своих, а не чужих условиях.
Лучше всего это получается у тех, кто освоил искусство сочинять книги, которые по-американски называются «page-turner». Это очень точное словцо означает, что читатель не может перестать переворачивать страницы пока не кончится том. Несколько раз я влипал, как муха в варенье, в такие книги. Ты можешь ненавидеть автора, презирать его опус, но просто физиологически не способен бросить чтение, не узнав, чем все кончилось. Потратив таким образом несколько бессонных ночей, я разочаровался в подобном чтении, и обхожу остросюжетные книги стороной. Даже детективы я предпочитаю не читать, а смотреть – по британскому телевидению, особенно. Но тайна бестселлера все равно не дает покоя. Сегодня мы обсудим ее с Владимиром Гандельсманом.
Владимир Гандельсман: Саша, я не знаю, является ли тавтологией выражение «трепетное искусство», но по отношению к искусству триллера – это, безусловно, так. Ведь английское «thrill» - это трепет, дрожь, восторг, восхищение... Вот я и предлагаю вам поговорить немного о трепетном искусстве детектива и его разновидности - триллере. Тем более, что передо мной статья из журнала «Атлантик Мансли», посвященная работе безмерно популярного американского писателя Харлана Кобена, чьи книги переведены и на русский и хорошо известны. Это, во-первых. А, во-вторых, вам явно не чужда эта тема, я знаю, что вы писали, в частности, о «Коде да Винчи», верно?
Александр Генис: Да, по-русски, кажется, первым. Моя статья называлась «Анатомия бестселлера».
Владимир Гандельсман: Давайте определим, что такое бестселлер, ведь это, опять-таки, английское слово.
Диктор: Бестселлер (от англ. best seller — «хорошо продаваемый») — популярная книга, попавшая в список наиболее продаваемых. Термин бестселлер не определяет какого-то конкретного уровня продаж или литературного качества произведения, он просто говорит о большой популярности, как, например, термин блокбастер о фильмах или термин хит о музыкальных произведениях. Термину бестселлер не так много лет — впервые он был употреблен в 1889 году.
Владимир Гандельсман: Харлан Кобен – хороший пример производителя бестселлеров. Вот некоторые данные. Книга расходится в среднем тиражом 2,7 миллионов в год. Ему 45 лет, за 16 лет он произвел на свет 16 детективов, переведен на 37 языков, включая тайский, иврит, арабский. Соответственно, он и зарабатывает неплохо: 3-4 миллиона долларов за книгу.
Александр Генис: 16 лет – 16 книг, - по роману в год, так?
Владимир Гандельсман: Да. Сам писатель шутит, что его книга рождается в точности, как ребенок. От момента зачатия до выхода – ровно 9 месяцев. Причем каждую книгу он заканчивает к 1 октября. Не позже. Таковы договорные условия. Остальное время – поездки, работа с издателями и прочее. Интересно еще и то, что выйдя однажды на старт, он не может показывать результат ниже предыдущего, иначе (как в случае со спортсменом) его перестанут приглашать на «соревнования». То есть он не выдержит рыночной конкуренции. Короче говоря, тираж каждой последующей книги должен превышать предыдущий.
Александр Генис: Это наверняка сказывается на напряженности работы писателя. Сказывается ли это на качестве?
Владимир Гандельсман: При всех успехах и самоуверенности, Кобен, являясь лауреатом многих престижных премий, с горечью говорит о том, что для тех, для кого книги являются литературой с большой буквы, он, возможно, не существует. Подтверждение? Скажем, « Sunday New York Times Book Review » ни разу о нем не упомянуло. Не думаю, что это справедливо для всех авторов подобного жанра.
Александр Генис: Особенно, если иметь в виду классиков жанра - Достоевского, Диккенса, Уайльда...
Владимир Гандельсман: «Назовите мне 5 великих книг, которые прожили более 100 лет и в которых не было бы описано преступление, - говорит Кобен. – Не назовете». И кроме упомянутых вами авторов, называет Дюма и Гюго. Можно вспомнить и Эдгара По и, конечно, Конан-Дойля, - классиков детективного жанра. И все-таки, при том, что детектив может быть хорошей литературой, дело в другом. Удовольствие, доставляемое им, носит прежде всего интеллектуальный характер. Изящество слога, юмор, интересные характеры, запоминающаяся обстановка, эмоциональная напряженность сюжета, - детектив не должен всем этим пренебрегать, но если для других прозаических жанров все эти свойства имеют первостепенную важность, в детективе они вторичны, носят подчиненный характер и, если потребуется, могут быть вообще принесены в жертву интеллектуальному интересу. Истинные ценители детектива любят его за то, что он позволяет им принять участие в интеллектуальной гимнастике ума, и удовольствие от чтения тем интенсивнее, чем полней удовлетворяются запросы соответствующей читательской аудитории.
Александр Генис: По-моему, современный интеллектуальный триллер происходит от слияния Конан-Дойля с Жюлем Верном. Первый дает безошибочную схему детектива с постоянным разоблачением ложных версий, второй — учит нагружать прозу любопытным научно-популярным содержанием. Пока этот самый условный «Конан-Дойль» держит читателя заложником у развязки, не менее условный «Жюль Верн» втолковывает нам все, что мы хотели знать, но не догадались спросить... Но вот что означает употребленное вами выражение «запросы читательской аудитории»?
Владимир Гандельсман: Вы хотите сказать, откуда писателю известны запросы читателя и как им удается соответствовать этим запросам. Вопрос можно поставить шире: зачем им соответствовать? Кобен на наши вопросы отвечает с юмором.
Диктор: «Есть писатели, которые говорят: я пишу для себя, мне все равно, читают ли меня. Но это все равно, что сказать: я говорю сам с собой, мне все равно, слышат ли меня. Это разновидность безумия».
Владимир Гандельсман: Таков его решительный взгляд. И он прекрасно знает не только законы жанра, но и законы читательского интереса. Ну, скажем, он прекрасно знает, что интеллектуальное удовлетворение детектив может доставлять лишь тогда, когда целиком и полностью определены исходные данные. Другим важнейшим фактором выступает умение избегать логических ошибок. Вывод должен естественно и неизбежно вытекать из посылки, он должен быть единственно возможным, и недопустимо, чтобы читатель сомневался в его непреложной истинности.
В основе детективного сюжета - логика, облаченная в беллетристические одежды. Но это - особый вид логики. Когда загадка задана читателям, им предлагают и все необходимые для ее решения данные, хотя они присутствуют в скрытом виде и в умышленно нарушенной последовательности, дабы утаить истинное положение дел. Читатель же должен собрать все улики, выстроить их в правильной логической последовательности, установить их взаимоотношения, и тогда решение проблемы сразу станет самоочевидным.
Сюжет, таким образом, обычно состоит из четырех компонентов: 1) постановка проблемы; 2) появление данных, необходимых для ее решения ("улик"); 3) обнаружение истины, то есть завершение расследования детективом и обнародование своего вывода; 4) объяснение, каким путем расследователь пришел к такому выводу, его логическое обоснование.
Александр Генис: Все это, конечно, разумное теоретизирование, которое звучит как полезное пособие «сделай сам». Но мы понимаем, что дело не только в знаниях законов жанра и читательского интереса. И даже не в таланте писателя. Тысячи людей хотят написать бестселлер, но получается у единиц, и сотни тысяч недоумевают: почему именно «Гарри Поттер» или «Код да Винчи»? В чем разгадка: какие-то захолустные учителя вдруг завоевывают читательский мир своими книгами?
Владимир Гандельсман: Не думаю, что мы найдем ответ на этот вопрос. Это лотерея. Но, как в известном анекдоте, чтобы выиграть в эту лотерею, как минимум, надо купить билет. Что это значит в данном случае? На примере Кобена можно сказать, что это - бесконечная любовь к сочинению, одержимость. Для него нет понятия «нехватки времени», никаких оправданий для безделия или отдыха, он работает как машина. И это - мировоззрение, вполне специфическое и далеко не каждому свойственное, которое лучше других определил Конан-Дойль: «Жизнь - это громадная цепь, звенья которой состоят из причин и следствий, и по одному звену можно узнать существо целого».
Александр Генис: Кстати, этому высказыванию противоречит взгляд нашего знаменитого соотечественника Акунина, который говорит, что «в модели детектива есть нечто глубоко успокоительное: это тайна, про которую ты всегда знаешь, что в конце она будет разгадана. Это то, чего в жизни часто не происходит». Совершенно согласен. Детектив - это куриный бульон нашей словесности.
Владимир Гандельсман: Я тоже с этим согласен. Жизнь скорее тайна, чем ее разгадка.Что ж, так это или не так, я бы пожелал нашим мастерам детективного жанра такого же сокрушительного успеха на мировом книжном рынке, какого достиг Харлан Кобен. Пусть и на российской земле процветают фабрики по производству трепета!
Александр Генис: Встреча в африканских джунглях американского журналиста Стэнли с миссионером Ливингстоном – самая хрестоматийная и душещипательная сцена во всей викторианской истории. Кроме нее, однако, мы сегодня мало что знаем об обоих героях. Исправить несправедливость исторической памяти взялся Тим Джил, написавший книгу «Стэнли. Невероятная жизнь величайшего исследователя Африки».
Ее представит слушателям «Американского часа» ведущая нашего «Книжного обозрения» Марина Ефимова.
Tim Jeal. Stanley. The Impossible Life of Africa’s Greatest Explorer
Тим Джил. «Стэнли. Невероятная жизнь
величайшего исследователя Африки».
Марина Ефимова: Путешественник Генри Мортон Стэнли широко известен в Америке, но не столько своими дерзновенными экспедициями к истокам Нила, сколько одной фразой, сказанной им во время его первого путешествия по Африке. В 1869 году он, 30-летний, организовал поиски пропавшего в Африке известного путешественника Дэвида Ливингстона, с которым сам Стэнли не был знаком и даже никогда его не видел. С огромными трудностями, участвуя в вооруженных стычках с воинственными племенами, Стэнли прошел 6000 километров по африканскому континенту. Однажды, выйдя на берег озера Танганьика, он увидел хижину. Оттуда навстречу ему с трудом вышел белый человек, и Стэнли вежливо сказал: «Доктор Ливингстон, я полагаю?», “ Dr . Livingston , I presume ?”
Тим Джил подробно описывает в своей книге это первое, героическое, почти невозможное путешествие Стэнли к водоразделу Центральной Африки. Джил объясняет успех Стэнли не только его поразительной храбростью, настойчивостью и организаторскими способностями, но и неколебимой верой в силу воли вообще и своей в частности. Джил приводит такую цитату из его дневника:
Диктор: «Мое истинное «я» прячется во тьме. Оно слишком высоко парит для такой ничтожной среды, как бренное тело, которое каждый день ставит препятствия на пути духа».
Марина Ефимова: Извлекая истинное «я» Генри Стэнли из тьмы, в которую оно было упрятано, Тим Джил, к изумлению читателя, доказывает, что практически ни один известный факт из жизни великого путешественника (включая те, которые описал сам Стэнли) не является достоверным. А вот достоверные факты, сформулированные рецензентом книги писателем Полом Тероу:
Диктор: «Начать с того, что его звали не Генри Стэнли, а Джон Роуландс. И он не был «американцем из Нового Орлеана» (как он сам охарактеризовал себя в автобиографии), а был родом из Англии, точнее, из Уэльса. В шесть лет, по вине беспутной матери, Джон оказался в сиротском приюте полутюремного типа. В восемь он сбежал и с трудом добрался до родственников, но те вернули мальчика в приют. Когда в 15 лет Джону удалось, наконец, оттуда вырваться, он нанялся матросом на американский корабль, идущий в Новый Орлеан, и прибыл туда как раз к началу Гражданской войны. Он начал войну уже как Генри Мортон Стэнли, воевал на стороне Юга в местной дивизии «Дикси Грэйс», участвовал в битве при Шилоне и попал в плен к северянам. В лагере для военнопленных под названием «Кэмп Дуглас» ему предложили выбор: перейти на сторону северян или сгнить в плену. Стэнли год промаршировал под флагом Союза, дезертировал, опять нанялся на корабль и вернулся в Уэллс к матери – только для того, чтобы снова быть отвергнутым. «Уходи, - сказала ему мать, - и не возвращайся, пока не добьешься успеха».
Марина Ефимова: «Никем не любимый, обиженный и озлобленный, - пишет Джил, - Генри Мортон Стэнли сделал, тем не менее, одно полезное наблюдение: отверженный обретает полную свободу». И пользуясь этой свободой, Стэнли сначала совершил бессмысленное путешествие в Турцию, а потом решил стать военным корреспондентом. В этой роли он, в частности, стал свидетелем и подробно описал уничтожение индейского племени в Айове и истребление эфиопов в Магдале.
Стэнли был одаренным журналистом, но с одним качеством, которое страшно ему вредило - со склонностью к сильному художественному преувеличению.
Диктор: «Стараясь доказать, что пропавший путешественник Ливингстон стоил всех денег, потраченных на экспедицию, и всех жертв, принесенных ради его спасения, Стэнли так расписал его добродетели, что сделал его всеобщим кумиром, принизив в ажиотаже свои собственные заслуги.
Описывая свои путешествия по Африке, Стэнли, как позже выяснилось, сильно преувеличил жестокость своих стычек с местными племенами и число жертв. Похоже, он сделал это ради драматизации повествования и чтобы представить себя воином (которым он не был). Собственное прошлое казалось Генри Стэнли таким унизительным, что он ни за что не хотел, чтобы оно стало известно. Поэтому, задумав писать автобиографию, он бродил по новоорлеанскому кладбищу, подыскивая себе подходящую семейную историю. И выдумал, наконец, что в детстве его, сироту, усыновила уважаемая новоорлеанская семья Стэнли».
Марина Ефимова: Как он не понимал, что настоящая его история, как говорится, ярче вымысла: валлийский Оливер Твист, он без всякой помощи сумел уйти от плачевной судьбы сироты из приюта для бедных. Он стал великим исследователем Африки, совершив поистине эпическое трёхлетнее путешествие, во время которого первым нашел истоки Нила и первым прошел по реке Конго до Атлантического океана.
Но все эти достижения были настолько подпорчены его преувеличениями, что и коллеги, и пресса невзлюбили Стэнли. Вокруг него всегда кипели скандалы, зависть и такие темные слухи, что после его смерти британский парламент не отвел ему почетного места в Вестминстерском аббатстве.
В Африке у Генри Мортона Стэнли было прозвище «Була Матари» – «разбивающий камни». Но во всех остальных местах он был застенчивым и даже робким человеком. Его отношения с женщинами всегда кончались разрывом. Пока однажды его не женила на себе женщина, которая уже больше не отпустила его в Африку, заставила выставить свою кандидатуру в Парламент и поселила в английской провинции, где он и умер в возрасте 63 лет. Однако при жизни главным разочарованием Генри Стэнли была даже не разлука с его обожаемой Африкой, а та роль, которую он сам сыграл в судьбе этого континента. Рецензент Тероу пишет:
Диктор: «Путешествуя по Африке, Стэнли считал, что обязан нести с собой цивилизацию, и с огромными усилиями создавал фактории вдоль реки Конго вплоть до водопадов, названных в его честь Stanley Falls. Но по злой иронии судьбы Стэнли, при всем его идеализме и искренней любви к Африке, при всем его невинном желании открыть Африку для мира, стал, как и многие другие европейцы, «без вины виноватым катализатором исторического процесса», приведшего к чудовищной эксплуатации и жестокостям в Конго.
Марина Ефимова: Стэнли писал в конце жизни о себе и о своих предшественниках: «Мы со своей цивилизацией пришли в Африку без приглашения. В этом наша вина».
Александр Генис: Американский режиссер Рик Рэй много лет провел на Востоке. Осваивая экзотику, он снимал фильмы и на Ближнем, и на Дальнем Востоке. И вот, наконец, Рэй сумел сделать картину о самой, наверное, харизматической фигуре во всей Азии – о Далай-ламе. Об их встрече и выросшем из нее фильме рассказывает ведущий нашего «Кинообозрения» Андрей Загданский.
«10 Questions for the Dalai Lama» by Rick Ray
«Десять вопросов Далай-ламе» Рик Рэй
Андрей Загданский: Прежде чем рассказать вам о новом фильме режиссера Рика Рэя «Десять вопросов Далай-ламе», я бы хотел спросить вас. Представим себе гипотетическую ситуацию, что у вас есть аудиенция с Далай-ламой, и вы можете задать ему всего лишь один вопрос. Какой это будет вопрос?
Александр Генис: У меня была такая ситуация на самом деле. Надо сказать, она произвела на меня очень сильное впечатление. Далай-лама это воплощение Будды, то есть человек, который получил просветление, который является воплощением Будды. И вот с таким человеком, не Далай-ламой, а с настоятелям дзен-буддистского монастыря, я говорил, у меня была аудиенция, мне можно было задать один вопрос. И я целый день думал, какой вопрос ему нужно задать. Глупо задавать Будде вопрос как заработать больше денег, куда пойти работать, вообще задавать вопросы, которые имеют однозначный ответ. Я задал вопрос, который меня по настоящему волновал. Я его спросил: «Все, что пишешь, рано или поздно кажется неважным. Как быть?». Он настолько естественно принял этот вопрос, как будто он готовился к этому ответу всю жизнь. Он сказал: «Вы совершенно правы, все слова не имеют ни малейшего значения (отчего я даже обиделся), но эмоция, которая стоит за словами, имеет огромное значение. Потому что эмоция может ранить, а может и помогать». И при этом он страшно заорал. Я отшатнулся. Он говорит: «Вот видите, даже крик без слов на вас действует. Как же вы можете без слов разнести по миру любовь? Пишите о том, что любите, и все будет в порядке». С тех пор я не написал ни одной отрицательной рецензии, между прочим.
Андрей Загданский: Видите, до какой степени нам нужно стараться, чтобы передать наши эмоции радиослушателям. Картина, о которой я говорю сегодня, на меня тоже произвела впечатление. Дело в том, что Рик Рэй, как и вы, очень долго и мучительно думал о тех вопросах, которые ему, возможно, представится случай задать Далай-ламе. Он оказался в Индии, работал над каким-то фильмом и пытался связаться с Далай-ламой, что оказалось довольно просто через электронную почту. Ему назначили аудиенцию через три месяца. Когда они встречаются, работают две камеры. И видно, как смущается режиссер Рик Рэй, нервничает, волнуется. Это настоящая эмоция, которая предается. Это состояние школьного волнения перед тем, как пройти самый главный экзамен. Причем его предупредили, что Далай-лама может отреагировать и плохо на гостей. Если он почувствует, что человек не готов к этой встрече, он может ее закончить. И Рик Рэй спросил его: «Я ездил по всему миру, я видел очень много, я живу в Америке, я был в Индии, в Китае… Первый мой вопрос: почему люди в такой стране как Индия, где так много нищеты и несчастий, почему люди на улицах всегда улыбаются, почему так много улыбок и почему так мало улыбок я вижу там, где я живу?
Далай-лама ответил, что всему виной неудовлетворение, прикрепление к материальному миру, что материальный мир делает нас несчастными, мы хотим владеть большим. А у этих людей ничего нет, кроме них самих, и этим они счастливы. После этого следует знаменитый смех Далай-ламы, немножко похожий на хихиканье школьницы, и невозможно что-то добавить к этим словам. И так 10 раз. Это радиация доброжелательности, добра и своего мироощущения очень заразительна. После этого фильма я вышел в хорошем настроении, хотя речь шла об очень печальных и очень грустных вещах. В том числе и о самой судьбе Далай-ламы. Тибет был захвачен китайскими войсками, Мао Дзедун встречался с Далай-ламой, тогда еще очень молодым человеком, и у Далай-ламы, по всей видимости, были какие-то надежды на то, что Тибет приобретет под китайским покровительством какой-то новый статус. Сегодня Далай-лама живет в Индии, как в убежище. Он - глава правительства в изгнании. И драма, которая разворачивается сегодня с Китаем, совершенно уникальна и страшна по-своему. Что происходит? Как мы знаем, Далай-лама рождается заново. Сегодняшний Далай -лама это 14-я реинкарнация Далай-ламы. И каждое новое
воплощение Далай-ламы должен признать равный ему – панчен-лама. Когда несколько лет назад умер панчен-лама, Далай-лама признал реинкарнацию в мальчике, который был в Китае. Этот мальчик был арестован китайскими властями, его родители были арестованы. Где он находится - никто не знает. По всей видимости, он на сегодняшний день самый молодой политический заключенный в мире. Когда Далай-лама умрет, его новую реинкарнацию может признать только один человек - панчен-лама. Существует другой, альтернативный, назначенный китайской коммунистической партией панчен-лама. Таким образом, как пишут многие, Далай-лама живет с мыслью о том, что его следующая реинкарнация может не состояться. Ее никто не признает, никто не засвидетельствует 15-е воплощение Далай-ламы. Во всем этом есть очень большая и очень страшная драма, потому что китайская коммунистическая партия, и Китай в целом, хотели бы контролировать весь регион и контролировать всех буддистов в мире.
Александр Генис: При этом интересно, что сама по себе трагедия Тибета привела к весьма неожиданным последствиям. А именно к распространению тибетского буддизма по всем станам Запада. Сами буддисты Тибета сравнивают себя с евреями. Именно разрушение храма привело к тому, что иудаизм разошелся по всему тогдашнему миру и повлиял на возникновение христианства и на победу христианства.
Андрей Загданский: Да, Саша вы совершенно правы. Эта картина, как и многие другие, является свидетельством того, как Запад живо интересуется буддизмом, как много на Западе последователей буддистов, и как много людей, которые испытывают симпатию и сочувствие и к Далай-ламе, и к жителям Тибета, которые изгнаны со своей территории, и бесспорно к той драме, которая разворачивается в самом Тибете, когда коммунистическая партия Китая так безжалостно вмешивается в понятия, связанные с религиозным сознанием жителей Тибета. И я ушел с фильма тоже со своим вопросом. Я его не скажу вам, но я предлагаю каждому, кто слушает нас, подумать об этой гипотетической встрече и подумать, а что бы вы спросили 14-го Далай-ламу, если бы у вас была возможность задать ему один, самый главный вопрос.
Александр Генис: Следующая, привычная нашим постоянным слушателям, рубрика - «Музыкальное приношение Соломона Волкова». В очередном выпуске нашей рубрики «Музыкальное приношение» - опусы лауреатов престижной американской премии. Соломон, представьте ее нашим слушателям.
Соломон Волков: Премия Центра Кеннеди в области культуры, вне правительственных, национальных наград, пожалуй, самая престижная американская награда. Каждый год отбираются несколько человек, которые представляют сливки американской культуры. Обыкновенно - за сумму заслуг. То есть это всегда люди уже солидные, с огромным творческим багажом. Это все устраивается в Вашингтоне, в Кеннеди-Центре, в присутствии президента, как правило, Госсекретаря. Собирается самое блестящее общество. Гала, на котором будут вручаться эти премии, пройдет в декабре. А сейчас я представлю двух музыкантов из числа лауреатов. Это пианист Леон Флайшер и рок музыкант Брайан Уилсон. Леону Флайшеру 79 лет, он принадлежал к плеяде американских вундеркиндов, которые появились на сцене где-то в 50-е - 60-е годы и претендовали на ведущую роль в мировом музыкальном сообществе. Была целая группа: Флайшер, Дэниел Поллак. Многих из них мы узнали, когда они начали приезжать в Москву на конкурсы Чайковского. К сожалению, ни один из этих людей, если не считать всем нам известного и любимого Ван Клиберна, по разным причинам не реализовался, как знаковая фигура. Но это все были очень хорошие профессионалы. Это лишнее доказательство того, что и дарования, и трудоспособности - мало. «Нужна судьба», - как Битов говорил.
Александр Генис: Как мне сказал один художник: «Талант - это лотерейный билет, не более того».
Соломон Волков: Абсолютно. И что касается Флайшера, то ему не повезло, он вытащил не тот билет. Потому что довольно рано у него начались проблемы с правой рукой, это неврологическая болезнь, которая просто его выбросила из этой обоймы ведущих пианистов. Он должен был сосредоточиться на репертуаре для левой руки.
Александр Генис: Соломон, это ведь очень интересная тема. Насколько я знаю, у Равеля есть концерт для левой руки, который он написал для Витгенштейна. Что значит для пианиста играть одной рукой, а что значит для композитора писать для одной руки?
Соломон Волков: Во-первых, я видел пианистов, и не раз, которые, обладая обеими руками, как пианисты, тем не менее, играли леворучный репертуар. Ты просто опускаешь правую руку и шпаришь левой. И, должен сказать, что это гораздо утомительнее, чем играть обеими руками, потому что удерживать правую руку в состоянии покоя это дополнительное напряжение. Есть несколько замечательных сочинений, вот вы упомянули концерт Равеля, написанный для брата знаменитого философа Витгенштейна.
Александр Генис: Который потерял руку в Первую мировую войну.
Соломон Волков: Для него же написали свои концерты Прокофьев, для него же Рихард Штраус написал сочинение. Это все-таки очень хорошие опусы, особенно равелевские, но это такие курьезы.
Александр Генис: Сам Витгенштейн - брат пианиста и великий философ - был категорически против, хотя это было написано для его брата, потому что он считал, что это противоестественно, а ничего противоестественного в мире быть не должно.
Соломон Волков: Но, тем не менее, Флайшер стал крупной фигурой в педагогическом бизнесе и уважаемым музыкантом, и я хотел показать, как он играл, когда еще с обеими руками у него было все в порядке. Вот его Моцарт.
Брайан Уилсон – одна из самый примечательных фигур американского рока. Ему сейчас 65 лет. Он основатель суперпопулярной группы « The Beach Boys ». Это в 60-е годы специфический калифорнийский рок, а их эмблемой стала песня « Good Vibrations », написанная Уильсоном. Группы уже нет, а Уильсон продолжает их дело. И, я должен сказать, что сейчас отношение к нему - как к серьезному композитору. Бернстайн когда-то сказал, что Брайан Уилсон это один из величайших композиторов 20-го века. Тогда это звучало, как такой намеренный парадокс. Но сейчас, задним числом, начинаешь понимать, что записи этой группы гораздо более сложные, изощренные, изысканные, чем казались в первый момент. Потому что тогда это их послание беззаботной веселой жизни как бы прикрывало то, с каким мастерством и изысканностью все это оформлено музыкально. И вот я хочу, чтобы мы еще раз послушали эту знаменитую песню « Good Vibrations », и оценили вложенное в нее мастерство.
Александр Генис: А теперь наша музыкальная антикварная лавка.
Соломон Волков: Я хотел бы отметить имеющее место 30 октября 50-летие премьеры Одиннадцатой симфонии Шостаковича и показать запись, которая была сделана Мравинским, дирижером, который осуществил премьеру прямо в эти дни, в премьерные дни. Это одно из первых исполнений, буквально через несколько дней после премьеры, и даже можно услышать на ней, как кашляет публика в зале. Я должен сказать, что первое симфоническое произведение Шостаковича, которое я услышал в живую в Белоколонном зале Большого зала ленинградской филармонии была именно Одиннадцатая симфония. И она у меня оставила потрясающее, сногсшибательное впечатление. Я еле устоял на ногах. И отрывок из финала этой симфонии под названием «Набат», где слушатели узнают знаменитую революционную мелодию «Беснуйтесь, тираны», мне кажется, передает вот этот нечеловеческий напор музыки Шостаковича. И подумать только, что этой записи 50 лет!
