Ссылки для упрощенного доступа

Испить всё горе. Матвей Ганапольский – о человеке войны


На экране разбомбленный дом. Представьте себе многоэтажку, от взрыва обрушилась фронтальная стена. То есть перед вами все квартиры открыты, как будто вы участник программы "За стеклом". Вы стоите на улице и скользите взглядом с этажа на этаж. Вот кухня, видны шкафчики и тарелки. А вот комната, под потолком висит люстра с разбитыми плафонами. На стенах фотографии, а с пола, прямо на вас свисает часть ковра, сдвинутого взрывом.

Тут жили люди, где они теперь, неизвестно. До этого я показывал сюжет: спасатели выносили из этого дома тела, много тел. А в этом видео мы видим квартиру на девятом этаже, стоит мужчина лет пятидесяти. Он смотрит на нас сверху, в руках у него какая-то белая ткань. Он берёт стул, влезает на него и начинает на остатках карнизов развешивать эту ткань. Это пара простыней, мужчина развешивает их как занавес в театре, но простыни короткие и мы всё равно видим, что он делает. Мужчина поднимает с пола какие-то куски непонятно чего, перебирает их и складывает на другой стул. Я знаю, что он складывает, он складывает остатки своей полностью разрушенной жизни. Это обычный, неэлитный дом. Человек потерял всё – квартиру, имущество, возможно, родных.

Другой сюжет из маленького городка. Трое 17-летних пацанов шли по улице, когда навстречу им выехал русский танк и выстрелил в упор. Одному осколком снаряда оторвало голову. На экране их друг, ровесник. "Я не мог ему помочь, потому что ему голову оторвало", – поясняет он. Потом он подошёл к двум остальным, близнецам. Один уже был мёртв, а другой стонал. "Я перевернул его и хотел перевязать. Расстегнул его рубашку и увидел в груди дыру размером в мою ладонь. Там, в дыре, я увидел, как бьётся его сердце. Потом он сжал мою руку, ну как мы с ним всегда здоровались, и умер..." Парень рассказывает об этом отрешённо, я понимаю, что у него уже нет сил на эмоции. Потом показывают мать близнецов на кладбище, она хватается за два свежих креста, на которых пришпилены две школьные фотографии её сыновей, и кричит "Бодя! Бодя!!" Бодя – в просторечии Богдан, одного из них звали Богдан. Я смотрю на эту женщину и понимаю, что её дом остался цел, но она тоже потеряла всё. Ей незачем жить, у неё нет будущего, ей некого согреть, и её некому согреть. Случилось самое страшное – она пережила своих детей.

Вчерашний день как сегодняшний: русские взяли какой-то город вчера, украинцы этот город отбили сегодня

Давайте говорить прямо – затея одного безумного кремлёвского маньяка уничтожила всех нас, убила наше будущее. Шесть миллионов беженцев украинцев мыкаются по Европе, стараясь найти свои новые дома. Но большинство не находит, беженцы возвращаются – я ехал в поезде из Польши в Киев, он был полностью заполнен женщинами и детьми. Они ехали домой, в разбитую войной жизнь. В ночные обстрелы ракетами, которые предназначаются исключительно для того, чтобы их убить. Русские обстреливают Украину по три раза каждый день: утром бьют по инфраструктуре; днём по работающим предприятиям; ночью исключительно по жилым домам. Для того, чтобы умирали. Чтобы боялись. Чтобы бежали.

Я еду по городской улице, на которой все первые этажи домов – магазины, ателье и все прочее – сплошь в надписях "Аренда" или "Продаётся". И понятно почему: это всё маленький семейный бизнес, мужчины на фронте, женщины уехали от войны. Те, кто вернулись, сами вести бизнес не могут – логистика разрушена, нет товаров, все связи утеряны. Да, они живы, да, в их семьях никто не погиб, но их жизнь тоже закончена, потому что нет средств ни для каких планов на будущее. Планов ни у кого нет. Вчерашний день как сегодняшний: русские взяли какой-то город вчера, украинцы этот город отбили сегодня. А завтра наоборот. Всё как описано у Эриха-Мария Ремарка в его лучшем антивоенном романе "Чёрный обелиск".

Я никогда не воевал. Моя мама говорила: "Слава богу, вот немцев победили, теперь перед тобой все возможности". Она выжила в Бабьем Яру, так что цену войны она знала. Мы пели "Хотят ли русские войны?", осуждали американские милитаристские планы, карикатурист Борис Ефимов рисовал на последней странице каждого номера "Крокодила" толстого дядю Сэма в "котелке". В одной руке держал мешок с долларами, а в другой бомбу.

В России ещё не понимают, что это серьёзно. Я не о сумасшедших думцах, которые под хохот анонсируют референдум на Аляске и грозят через Литву дойти до Лиссабона, – нет, они мне неинтересны, они ведут битву за место Жириновского. Не удивляет меня и Путин – кто знает, что у него в голове, да и что с его головой, ведь для того, чтобы начать войну со всем миром, нужно быть еще тем суицидальником. Его судьба ясна: он положит ещё десятки или сотни тысяч человек, а потом уйдет той или иной дорогой.

Но вот что для меня останется загадкой, неразрешимой загадкой, непостижимой загадкой: как российское общество позволяет убивать себя. Как оно не почувствовало, что ничем не отличается от уничтожаемых украинцев. Разве гроб с бурятом отличается от гроба, в котором лежит Бодя? Разве не рухнул российский бизнес? Разве не является главной темой разговоров вопрос "куда бы свалить"? Разве нет чёткого предчувствия тотальной мобилизации и полного закрытия границ?

Они, русские, так и не понимают, что они с первого дня этой жуткой войны стали её заложниками, но их трагедия только начинается, потому что нельзя воевать в одиночку. Ах, простите, я забыл о верных союзниках России – Абхазии, Южной Осетии и Сирии. Будущее русских в том, что им придётся испить всё горе, которое приготовил для них человек из бункера. Он хочет смерти своих сограждан, именно так он понимает строки "Нам нужна одна победа, мы за ценой не постоим!". Но платит он чужими жизнями.

Специалисты по инфраструктуре говорят, что когда война в Украине закончится, восстанавливать придётся от 7 до 15 лет. Про деньги я уже не говорю. Дома можно отстроить, и дороги можно. Но куда деть шрамы? Моя мама вспоминала войну всю жизнь. Я с грустью думаю о моих друзьях-знакомых в России, у меня их немало. Некоторые ещё остались в стране, те, кто не уехал. Я думаю о цене, которую им всем придётся заплатить. Всем без исключения. У каждого из них будет своя разбомбленная квартира. И кресты на кладбище. Разбомбленная квартира – это уничтоженная жизнь, уничтоженные бизнес и заработок. А на кладбище будут похоронены их мечты, планы и их будущее. Не иначе.

Матвей Ганапольский – киевский телеведущий и политический публицист

Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции

XS
SM
MD
LG